рукой, поднесла женщина вторую, с зажатой в ней кружкой, ко рту. — Я сама вчера такого не заметила, — и, тут же про чай позабыв, задрала голову к цветущей черемуховой верхушке. А когда я, спешно натянув штаны и блузку, прискакала к ней вниз, кивнула на высокое благоухающее дерево. — Эту черемуху еще мой покойный муж сажал. И она уже лет десять, как не цвела, не говоря о ягодах. Я все выдрать ее собиралась и клумбу с розами на этом месте разбить, а тут такое… Ты ж, дитё, дриада, так, может, скажешь мне, к чему почти пень, да еще не в сезон, вдруг, зацвел?
— Не знаю, — с прищуром подошла я вплотную к старому разветвленному стволу, который, неожиданно мне откликнулся, обдав волной сочной силы. — Ей сейчас хорошо. Очень хорошо. И она в этом году обязательно разродится ягодами, не смотря на то, что другие ее сестры уже давно отцвели. Это все, что я могу сказать, как дриада.
— А как хранительница?
— Что? — обернулась я к скромно торчащему в сторонке Тишку.
— Евся, ты ж — хранительница леса и водной стихии. И этот «букет с корнями» — твоих рук дело. Кто вчера в любви всему миру клялся?
— Ну…я.
— Вот тебе и результат.
— Ага. А если бы я всех, наоборот, возненавидела? — уже внимательнее вгляделась я в обсыпанную белыми гроздьями листву. — То, что тогда?
— Ну-у, — глубокомысленно протянул Тишок. — Тогда, как в ту ночь на капище.
— Слушай, рогатик, а ты по «чудесам торговли» консультаций не даешь? — глядя на наш диалог, усмехнулась тетка Свида.
— Если только за большой кусок вчерашнего вкуснейшего пирога, — ни на долечку не задумавшись, скривился ей бес.
— Поняла. Будь здесь. А ты, стихийное дитё, пошли за мной. Чай давно заварился. А вот, кстати, и мужчины. Намахались палками? А то у меня еще оглобли старые есть.
Хран, с полотенцем на голых плечах, оценив шутку, расплылся, а Стахос направился прямиком под мой «букет с корнями»:
— Доброе утро, любимая, — обхватил он меня, прижав к холодному после умыванья торсу. — На какое еще волшебство ты способна?
— Значит, Тишок и тебе о моих «способностях» поведал? — в ответ покачала я головой. — Честно говоря, не знаю. Хотя, вряд ли смогу, как Любонина Мокошь, например, прясть по ночам кудель. Я и днем то за это дело ни разу не садилась.
— Ну, значит, остается лишь одно, зато верное — «волшебный поцелуй».
— Да ты что?.. Тогда, очи сомкни… А то боюсь заглядеться и промахнуться, — шепотом выдохнула я, глядя в смеющиеся черные глаза…
После скорого завтрака, к которому проснулась уже и моя дорогая подруга, мы всей компанией отправились на местный развал. Один лишь Тишок решил хвостом своим в таком оживленном месте лишний раз не рисковать — ни собачьим, ни бесовским. А так и остался в саду, развалившись в травяной тени под цветущей черемухой, к которой, казалось, со всей округи слетелись удивленные на такое дело пчелы. Хотя, и в других местах этих упитанных тружениц тоже хватало. А что вы хотите? Город Медянск. Тетка Свида свернула от нас уже через проулок и, ткнув пухлым пальцем в нужном направлении, велела на обратном пути обязательно в ее лавку завернуть. Кстати, чем она там торгует, для меня до сих пор было тайной. Ну, не тайной, конечно. Просто я про то до сих пор спросить забывала.
— Не знаю, как сейчас, — на ходу зевнула в ладошку Любоня. — А в детстве, помню, конфеты у нее были вкусные. Шоколадные, с орехами и на сливках с ликером замешанные. М-м-м.
— Так она конфетами торгует? — запоздало уточнила я.
— И ими тоже… Слушайте, мужчины, а мы с Евсей успеем вдоль рядов пробежаться, пока вы своего человека найдете?
— Вы, главное, яблоки найдите. А то Евсении придется пешком до гор идти, — в ответ усмехнулся Хран. — Потому что мы скоро обернемся, а к обеду нам нужно будет уже из города выехать. Чтоб на закате оказаться в нужном месте. А встретимся мы с вами вот здесь, — и махнул пятерней на резные лавочки у высокой церкви, сверкающей на солнце своими золотыми фигурными крестами.
Вскоре мы разделились. А вот что там был за «свой человек», я спросить тоже не успела (забыла). Знала лишь, что он нам жизненно нужен, а вот зачем?..
— Пошли, — дернула меня за руку подруга, втягивая в шумные торговые ряды. Я же лишь послушно следом за ней припустила. Нет, я, конечно, бывала до этого на развале. Целых три раза. В Букоши. И там было целых три ряда. И народ вокруг них тоже был. Но, здесь… — Евся, рот закрой — пчела залетит.
— Ага. Только ты руку мою не отпускай. А то я его очень громко вновь открою.
Потому что здесь, в отличие от Букоши, был не развал, а целый «город в городе». Со множеством товаров под множеством указателей на них и просто ярких картинок. Цветные платки и вязаные шарфы с шапками сменяли расписные тарелки, на одной из которых я даже успела разглядеть те самые каменные мечи — наш недавний ориентир. А в следующем ряду уже бликовали на солнце подсвечники и зеркала в лепных рамах, в которых отражались, расставленные напротив туфли на высоченных каблуках, тапочки с пушистыми помпонами, лакированные ботинки и… моя удивленная физиономия. А потом мы с Любоней с разбега залетели в тесный закуток ароматов, которые меня, с чутким дриадским носом чуть не сшибли с ног. А возле лотка с пряностями я вообще принялась так азартно чихать, что Любоня стыдливо утянула меня подальше… к банкам, горшкам и бочонкам с янтарным медом. Хотя, там высились и бутыли с еще одной местной достопримечательностью (кроме каменных мечей, конечно) — знаменитой «Медовухой», дошедшей даже до нашей заповедной глуши. Правда, не дальше Любониного дома. Наконец, мы нашли и яблоки.
— Евся, ты пока покупай, а я вернусь обратно — за лентой атласной в волосы. Может, и тебе купить?.. Ты меня слышишь?
— Ага. Неа… А я вот думаю…
А потом я увидела ее, маленькую девочку с льняными косичками и серыми, как пасмурное небо глазами… Нет, сначала, я поняла, что Любони уже рядом со мной нет и я сейчас стою совершенно одна среди множества людей, текущих вдоль длинных рядов, как река, только сразу с двумя противоположными течениями. А уже потом поняла, что ребенок в этой «реке» — такой же как я оставленный кем-то «остров». Только этот маленький остров река обтекает с обеих сторон. Последнее же, что я заметила, было
