от моего в сторону церемонии. Тогда обхватываю её лицо свободной рукой.
— Смотри на меня.
Она вздыхает, отпуская себя, и мягким телом прижимается к моему. Я ласкаю её бёдра, пока не нахожу резинку трусиков. Тяну их вниз, заставляя упасть на землю.
Глория быстро избавляется от них, поднимая сначала одну ногу, потом другую. Я придвигаюсь ближе, так близко, что могу почувствовать её. Соприкосновение обнажённого лона с лёгкой тканью моих брюк опьяняет. Делаю глубокий вдох, наполняя лёгкие.
Я чувствую аромат цветов, травы.
Глории.
— Ангел, хочу сделать тебе подарок. — Я наклоняю голову и касаюсь губами её губ. — Скажи мне, чего ты хочешь, и я постараюсь порадовать тебя.
Вместо ответа, Глория трётся тазом о мою ногу.
— Второго шанса у тебя не будет, — предупреждаю я. — Если сейчас промолчишь, я сам решу, что тебе дать, а что забрать.
Она хмыкает, когда разрываю шов на платье, чтобы быстрее проникнуть между её бёдер. Вставляю в неё сначала один палец, потом два. Медленно растягиваю лоно, подготавливая к встрече с собой. Мучаю большим пальцем, и Глория запрокидывает голову, хватаясь за мои руки.
— Ебать.
Я улыбаюсь, целуя ей шею.
— Это просьба? — С непристойным звуком вынимаю из неё пальцы и расстёгиваю молнию на брюках. — Потому что могу тебе дать его.
Она качает головой. В замешательстве.
Я придвигаюсь ближе к её щёлочке. Я уже готов войти в неё, но Глория упирается руками в мои предплечья и отталкивает.
Разъярённый, смотрю ей в глаза.
Мгновение спустя я уже на ней.
Внутри неё.
Вздох, вылетающий из её груди, — музыка для моих ушей.
Хриплый. Освобождающий.
Я отстраняюсь, но только для того, чтобы войти глубже.
Пока не заполняю полностью.
— Три месяца, — шепчу я, оставаясь неподвижным внутри неё, давая ей время привыкнуть к моему присутствию. — Ты хоть представляешь, как я по тебе скучал?
Глория цепляется за мои плечи, впиваясь ногтями в спину. Стенки влагалища пульсируют, умоляя меня о большем. Я даю ей именно то, что она хочет, и Глория стонет — от боли и удивления. Я беру её за бёдра. Раздвигаю шире.
Я люблю её.
И делаю это медленно. Я поглощаю её понемногу, пока не вижу, как из её глаз исчезает гнев, и не начинаю чувствовать, как её тело отдаётся мне.
— Джун…
Она не шепчет моё имя. Она умоляет меня.
И я улыбаюсь.
— Ты этого хочешь? — Провожу пальцем по её шее, нащупывая пульс. — Ты хочешь меня?
Глория прикусывает губу. Вздыхает.
И наконец сдаётся.
— Да.
По спине пробегает обжигающая дрожь.
— Ты получишь меня, Ангел. — Касаюсь губами её губ и погружаюсь в неё, всё глубже. Всё сильнее и глубже. — Но не только сегодня. — Мой голос ломается, когда погружаюсь слишком глубоко. — И сегодня ночью. Завтра…
Глория всхлипывает, переполненная эмоциями.
Поддерживая, упираюсь лбом в её лоб.
Заново обретаю её.
— Всегда.
Я отказываюсь от контроля и начинаю двигаться быстрее, чтобы трахнуть её так, как нравится мне. Мощные толчки. Глубокие. Я довожу Глорию до предела, смотрю, как она теряет себя… И наконец сдаюсь сам.
Я кончаю в неё, наполняя своим наслаждением.
И Глория бьёт кулаками по моей груди.
Я блокирую ей запястья одной рукой и продолжаю целовать. Меня не волнует, если она не хочет. Я не отпущу её, пока не буду полностью удовлетворён; пока не пойму, что она не в состоянии смотреть и видеть никого, кроме меня.
Только тогда выхожу из неё.
Она потрясена. Прекрасная.
Моя.
— Сомкни бёдра, Глория.
Она тяжело дышит. Прежде чем сделать, как велел, Глория несколько раз моргает. Голубые глаза всматриваются в меня, ясные и блестящие от слёз.
— Зачем ты это сделал? — спрашивает дрожащим голосом.
Подушечкой большого пальца провожу по её губам, стирая помаду, которую смазал.
— Потому что ты этого хотела.
— Я не… — Она прочищает горло. — Я не защищена, Джун.
— Я знаю.
Глория перестала принимать таблетки, когда её выписали из больницы. Она тысячу раз собиралась возобновить приём, но так и не сделала этого.
Она качает головой, всё больше теряясь.
— Ты сказал, что не хочешь детей. Ты…
— Я знаю, что сказал, — перебиваю я. — Так же, как мы оба знаем, кто я. — Отодвигаю лацкан пиджака, показывая ей нож, который всегда ношу с собой. — Я жестокий и опасный человек. Убийца. Но у меня есть и ценности.
— Уважение. Верность. Честь, — произносит она.
Я киваю, гордясь ею.
— Это не просто слова: это образ жизни, которому я поклялся следовать ещё до того, как стал Оябуном. — Мне трудно раскрыться, но чувствую, что должен это сделать. — Мои люди ожидают, что я женюсь на женщине, связанной нашими традициями, кто осознаёт, какое место она займёт в нашей семье.
Глория едва заметно сжимает пальцы, держась за меня.
— Ты меня знаешь. Ты видела, как я совершал ужасные проступки только потому, что их нужно было совершить. — Она вздрагивает, возможно, вспоминая крики Синдзо или все те случаи, когда видела, как я возвращаюсь весь в крови. — Жениться на женщине, которая мне безразлична, или завести от неё ребёнка — это, конечно, не самое худшее, но есть проблема.
— Какая?
— Я обязан хранить верность не только своей семье, но и самому себе. Я не был бы верен своему сердцу, если бы не признавал, что ты важна для меня. Я бы не уважал себя, отдай тебя без боя. А что касается чести…
Я на мгновение задерживаю взгляд на ней. Запечатлеваю в сознании образ Глории, потому что знаю: то, что я собираюсь сказать, изменит и мою жизнь, и её.
— Я не могу представить себе большей чести, чем видеть тебя рядом со мной.
Потрясённая, Глория прикрывает рот руками.
— Джун…
Не помню, чтобы когда-нибудь слышал, как она произносит моё имя с такой нежностью, или видел, как она ныряет в мои объятия. Глория целует меня, смеясь и плача. Она говорит мне, что любит меня.
Она делала это много раз, но сейчас всё по-другому.
Потому что знаю, — это правда.
Эпилог
Глория
Полтора года спустя.
Поднимаю ногу, создавая несколько пенных брызг.
Джун, должно быть, заметил моё движение, потому что убирает лезвие от лица и поворачивается, чтобы посмотреть на меня. Он ничего не говорит, только улыбается. Желая спровоцировать его, я выгибаю спину и со вздохом опираюсь головой о край ванны.
— Знаешь, ты можешь просто сказать.
— Что?
— Что хочешь со мной в воду.
Он промывает лезвие бритвы.
— Вообще-то, я бы предпочёл, чтобы ты вылезла и голая подошла ко мне.
— Чтобы отказаться от вида, которым
