перед своими посетителями.
— Вот этот мальчик без запинки говорит по-арабски, — сообщал он, показывая на меня.
— Он араб? — спросил кто-то.
— Почему он должен быть арабом?
— Вы же сказали, что он свободно говорит по-арабски.
— Но он не араб. Ты, сынок, араб?
— Не знаю, наверное, нет, — растерялся я.
— Видите, он не араб, — сказал пан Гумпал.
В лавку вошел еще один покупатель; услышав конец разговора, он огляделся и спросил:
— Кто здесь араб?
— Нет здесь арабов, — ответил пан Гумпал, — но вот этот мальчик, который, кажется, и до трех считать не умеет, отлично говорит по-арабски. Об этом и шла речь.
— Но он же не араб?
— Об этом я и толкую! — в отчаянии воскликнул паи Гумпал.
— А почему он говорит по-арабски?
— Это уж вы его сами спросите.
— Я не все время говорю по-арабски, иногда только, — сказал я.
— Да перестаньте вы, — мрачно произнес мужчина, евший сосиски. — Ну что особенного, если кто-то говорит по-арабски?
— Позвольте, вы говорите: «кто-то». Но если по-арабски говорит вот такой мальчуган, разве в этом нет ничего особенного? — вмешался пан Матиаш.
Тому посетителю, что ел сосиски и сидел за столиком напротив пана Матиаша, явно хотелось поспорить. Насмешливо взглянув на пана Матиаша, он сказал:
— Если ему охота говорить по-арабски, пусть говорит по-арабски. Почему бы ему не выучить арабский язык?
— Послушайте, — неожиданно с раздражением заявил пан Гумпал, — мы все усложняем. Вы когда-нибудь видели, чтобы десятилетний мальчик был епископом? Или генералом? Или главой правительства? Или чтобы такой мальчик дома сконструировал дирижабль и отправился на нем на Северный полюс? Ну, а перед вами ребенок, который так бойко болтает на чистом арабском языке, как истый араб. И это вам ничего не говорит?
— Пан Гумпал, что это вы валите все в одну кучу? — раздалось сразу несколько голосов.
В эту минуту пан Гумпал забыл, что он хотел сказать, и уже не смог закончить своей сложной мысли. А в том, что он начал и не договорил, не было ни ладу ни складу, и никто не мог догадаться, что он хотел выразить этими словами. Увидев, что его никто не понимает, колбасник махнул рукой и стал молча обслуживать посетителей. Время от времени он бросал в мою сторону жалостливый взгляд и видел, что я стою посредине магазинчика как в воду опущенный. Человек, евший сосиски, заплатил и ушел, и тогда пан Гумпал, кивнув мне, сказал:
— Не обращай внимания, сынок, на эти глупые речи, садись за столик около пана Матиаша, он тоже ученый и образованный человек. Закажи себе, что пожелаешь. Прими мое гостеприимство в знак уважения и благодарности за радость, которую ты мне доставил. Все привыкли ругать молодежь, а я бы поставил тебя в пример подобным оскорбителям. Выбери, что хочется, не церемонься.
Я был очень смущен всем происходящим; при виде колбас разнообразнейших сортов у меня потекли слюнки, и я не знал, чему отдать предпочтение.
— Юноше хотелось бы попробовать всего понемножку, — сказал пан Матиаш. — Дайте ему ассорти, или «баштонаду», и три соленых рогалика. Вы увидите, он с этим справится.
И пан Матиаш предложил мне сесть рядом с собой.
— Пан доктор, — обратился пан Гумпал к пану Матиашу, ставя передо мной блюдо с нарезанной колбасой, — для некоторых людей, которые, возможно, так же понятливы, как безнадежные болваны, для них все на свете — обычное дело. А если кто-то знает чуть больше, чем они, что не так часто встречается, то для них в этом нет ничего особенного.
— Кто не умеет ничем восхищаться, — сказал пан Матиаш, — тот достоин сожаления.
И мы покинули колбасную лавку. На улице пан Матиаш сказал:
— Если хочешь, проводи меня домой. Я живу недалеко отсюда. На Козьей площади.
— Я провожу вас, — сказал я.
Я пошел около него слева и старался шагать так же медленно и чинно, как этот милый старик. По дороге он рассказал, что у него огромная библиотека и что это, собственно, и составляет все его богатство.
— Долгие годы я служил здесь нотариусом, — сказал он, — и все, что накопил, я вложил в книги. Я беден, но не сожалею об этом, потому что меня окружает богатство духа. Если тебя это увлечет, ты будешь первым, кто может рыться в этих драгоценных сокровищах сколько душе угодно. Я всегда берег книги как зеницу ока, никому их не давал, но к твоим услугам все — романы, приключенческие книжки, стихи.
— Стихов я не читаю, — сказал я.
— Не читаешь стихов? Это удивительно. А почему?
— Я уже большой, — сказал я.
— Ай-ай-ай, — улыбнулся он. — А что же тогда говорить мне? Я на склоне лет все еще перелистываю книги стихов. Потому что поэзия — это мудрость и сердце мира.
Мы подошли к Козьей площади, где старый холостяк, пан Матиаш, жил на втором этаже одного из домов, и остановились, но тут он обратился ко мне с довольно пространной речью.
— Сверчок, — сказал он, — здесь, где ты стоишь, когда-то творилась история. Этим путем много-много лет тому назад в город проник неприятель, проломив крепостную стену, а потом начались страшная резня и грабежи. Орды чужаков, предательски пробравшись в город, убивали каждого встречного — мужчин, женщин, стариков и детей, и эта жестокая расправа продолжалась десять дней. Из этого, Сверчок, следует извлечь такой урок: неприятелям никогда верить нельзя, даже если они сулят золотые горы. Ведь эти злодеи божились, что пальцем никого не тронут, если город сдастся. А те, что должны были защищать город, им поверили. Запомни, нет ничего хуже, чем вверить судьбу родины людям недостойным и вероломным, слабым и честолюбивым, страдающим манией величия или корыстным, которые за солидное вознаграждение готовы в любую минуту предать свою родную страну.
Солнце садилось. Почти вся Козья площадь уже была в тени, и пан Матиаш, положив мне руку на плечо, сказал:
— Благодарю, дружок, за то, что ты меня проводил. А теперь беги домой, чтобы о тебе не беспокоились.
Он посмотрел еще, как я помчался, и крикнул мне вслед:
— Салям алейкум! До свидания, Сверчок!
Йозеф Рыбак, «Уроки для босоногих», 1978.
Перевод Ю. Шкариной.
Ярослав Секера
Занимаюсь теорией литературы, историей, критикой, а также пишу прозу. Я автор шести вышедших книжных публикаций: «Искусство среди людей», 1972, «Предлагаемые диагнозы», 1973, «Выпускные экзамены», 1975, «Торс человека», 1978, «Дар слова» и «Лойзики», 1980.
«Выпускные экзамены» — мой прозаический дебют. Это сборник современных рассказов о жизни нашего общества после 1945 года. Прозой увлекаюсь не только потому, что могу «практически» проверить свои теоретические изыскания, а, главным образом, потому, что
