если набьются в хозяева жизни, то других обычно не уважают. Марфа Васильевна уже поняла, по какой причине его в старосты взяли. Деревня небогатая, а ту такой спонсор. Только вот как с подобным сердцем ходить опосля в церковь? Искренне ли верит человек?
— Нам он не для забавы нужен, Павел Степанович.
— Я вас не знаю и пускать не обязан.
Хлоптунья нехорошо улыбнулась:
— Как так? У нас с вашей общиной давний уговор. Старше наших дедов и прадедов будет.
Староста внезапно занервничал.
— Да нечего там лазить! Потом неприятности одни.
— Чего шумим, Степаныч!
У калитки буквально ниоткуда возник колоритный старичок. Борода седая, лицо все в морщинах, но вид бравый.
— Да вот приехали тут. Камень им подавай. А это значит пол ломать. Недавно ведь настелили. Им забава, а мне лишний геморрой.
— И только-то? Давай ключи, не забава это.
И столько было власти в тихом голосе старика, что староста перечить не стал. Казалось бы, в три раза здоровей, но как будто сжался перед тем, как шкоденок. Вскоре он вернулся с ключами.
— Здравствуй, Васильевна. Все коптишь под небесами?
— Значит, так надо.
— Давненько у нас не бывала.
— Сам понимаешь, дел хватает. Давно не пенсии?
— Уже и забыл, когда и дали. Рано ведь выходим на службе государевой. Я тут успел еще в сельсовете поработать, потом администрации, да в выборной комиссии.
Марфа сверкнула глазами:
— Не сидится на печи, старый?
— Куда мне до тебя! Ты еще при моем батюшке сюда приезжала комсомольцев укоротить, чтобы церковь не ломали.
— Потому что не ими ставлена! Она камень оберегает.
— Много воды утекло. Я еще мальцом тебя красивой женкой замечал, а видишь, как время обоих согнуло.
Староста недоумевающе переводил взгляд со странной старухи на их деревенского авторитета Деда Матвея. О чем они говорят? Какие комсомольцы? Но ослушаться не посмел. Видимо, природным чутьем догадался, что не ко времени. Так и не было бы чуйки, и бизнес не поднял. Староста усадил всех в свой УАЗик и поехал в соседнее Верховье, где и стояли два храма. Деревянная Николы Чудотворца была постройки аж середины восемнадцатого века. Шатровая церквуха срублена принятым в те годы восьмериком. Завершалась рубленым шатром, к которому примыкали прямоугольные срубы и притворы, крытые бочками и полицами. Поэтому со стороны выглядела замысловато, но была заботливо реставрирована.
Вот стоящая неподалеку Церковь Успения Богородицы, выстроенная из кирпича, смотрелась сиротливо. Таких больших денег на восстановление у прихожан не имелось. Вообще, странное явление на Руси. На протяжении веков хватало средств на строительство и украшательство тысяч храмов в относительно бедной стране. А пролитые миллиардами нефтедоллары уходили куда-то не туда. Мимо страны и народа. Даже на реставрацию старых зданий не хватало.
— Куда дальше?
Павел Степанович повернулся к странному сопровождению. Что-то здорово напрягло его во взгляде приезжей старухи. Аж мурашки по спине пробегали.
— В алтарь.
— А…
— Веди!
И такая властность прозвучала в голосе Марфы, сто староста тут же повиновался.
— Здесь он вроде?
Митриевна походила по широким доскам-плахам и указала на один из углов.
— Вскрывать надо, — дед Матвей как будто враз помолодел. Староста молча кивнул, надо, так надо, и достал прихваченную из машины монтажку. — Ты чего! Тут не торопясь надобно.
Бывший опер достал из притвора какую-то странную палку и отошел к стене. Вскоре он подцепил одну из плах и отодвинул её в сторону. Павел Степанович почесал затылок.
— Ловко!
— А мы тут спецом их на колышки посадили. Подсоби, Степаныч.
Вдвоем те споро освободили часть алтаря от пола.
— Вот он, Марфушка!
Митриевна ловко спустилась подпол и начала очищать прихваченной с дома щеткой огромный замшелый камень. Странная форма в виде луковицы и темные бока придавали каменюке мрачности. Павел Степанович только выдохнул:
— Ахти! А я грешным делом считал, что выдумки все это. Нонче всякого люда развелось. Ищут непонятное.
— Так! — Марфа Васильевна резко повернулась к нему. — С этого места поподробней! Кто и когда?
К старосте резво подтянулся и дед. Староста внезапно почувствовал себя, как на перекрестном допросе. Пошалил он, было дело, в молодые годы. Но у ментов не было так страшно, как сейчас.
«Хоспади, да кто же они такие?»
— Да приезжали тут одни крутые по весне. Пока еще зимник стоял.
— И что? Говори, не томи!
— Дык камень искали, все о нем расспрашивали. Еще бензина у меня купили. Ругались, что ехать оказалось далеко. А машина у них американская была. Те жрут, только наливай!
— Как выглядели, милок, приезжие?
Лучше бы она била его! За притворной ласковостью старушки скрывалось нечто жуткое до усрачки. По спине Павла Степановича протекла холодная струйка пота. Что же эта оторва вытворяла в молодые годы? Он представил её в чекистской кожанке с Маузером в руках и был вынужден признать, что образ вышел невероятно четким.
— Как? Богато. Одежа вроде бы и охотничья, но ко мне разные люди на охоту и рыбалку ездят. На этих очень дорогое снаряжение было. И машина не из простых. Я еще и подумал — на фига им какая-то каменюка? К старухам отправил. А перед тем метель была. Ну вы помните, какой у нас март вышел? Застряли они, пришлось трактором дергать и бензин продать. Жмоты они!
— Чего так?
— Денег куры не клюют, а мне претензии за цену. Так ты еще топливо сюда привези!
Марфа задумалась и к огромному удивлению старосты достала из наплечной котомки увесистую коробку спутникового телефона. Старушка была лаконична, говоря с невидимым собеседником:
— На месте. Куда он денется? Шевелитесь, в полдень начинаю обряд.
Митриевна охнула:
— Да неужель? Уж более века прошло.
— И что? Камню тысячи.
Марфа Васильевна не стала благоразумно упоминать, что считает древний валун живым. И так слишком много знаний для обычного человека. Она уставилась на старосту.
— Павел Степанович, смотри и запоминай. Тебе нонче это хранить. Мы уже старые.
Староста нервно икнул, но по жизни был человеком резвым, потому при деньгах. Да и хранить тайны умел. ПИ поэтому малость осмелел.
— А откуда он взялся?
— Не знаем, Павлуша. Не нами поставлен. И церковь здесь не зря срублена¸ почитай, еще в веке шестнадцатом при Иване Грозном. А до того лихие новгородцы часовню поставили. Кто доселе жил, нам неведомо. Но
