Отработаю. Очень плыть надо. Вот племяшей спасаю…
— Про сопляков и не говори. Не возьму.
— Э, да как так? Богов обидишь. Я за двоих грести могу. Осла в оплату оставлю. Жалко мальцов-то.
Арх смотрел почему-то на рыжего мальчишку-оборотня — тот улыбался этак жалобно, белозубо.
— Ладно, гребцы нужны. Эй ты, слазь, — арх указал на бабу в дорогом прожженном плаще, — все равно толку-то с тебя.
— Господин арх, побойся богов, ты же деньги взял, — залепетала несчастная.
— Не отрицаю, — редкобородый солидно кивнул. — Вернемся, тебя первой и заберу. Гребцы будут, отвезем, считай задаток отдала, не забуду.
Укс махнул мальчишкам, вошли в воду.
Баба в лодке упиралась, пассажиры заворчали — все знали, что следует торопиться, пока новых беженцев не набежало.
— Лезь, лезь, — подталкивал рыдающую женщину один из новых гребцов. — По чести все будет, господин арх обманывать не станет. Нужно разумно поступать. Вот помнится, восемь лет назад я, для поддержания туники и содержания семьи, помимо основных трудов, торговал на рынке свитками, как раз в основном картами…
Укс с некоторым удивлением узнал в рассудительном гребце лысого Пыка-Четверть-Мастерской — надо же, успел опередить. А ведь клялся, что отряды собирать будет.
Бабу спихнули в воду. Укс помог влезть в лодку мальчишкам.
— Оружье оставь, — приказал арх. — Вам, проходимцам, веры нет. Здесь я хозяин, довезу в целости, господа рыбаки за то поручаться.
Укс бросил к берегу копье, снял кинжал:
— Сбереги, арх, памятная вещь.
— Ладно, давай сюда, в ящик запру. Что за палка?
— Посошок. С детства прихрамываю.
— И что вас, калек, по миру носит? Дохли бы в своем Хиссисе вонючем, — мудрый арх забрал кошель, бегло прощупал мешок с пожитками. — Ладно, потом я вас правилам научу. За весла взялись!
Укс оказался сидящим первым-носовым, новая команда салми неловко взмахнула веслами. Мальчишка-оборотень выпрямился, заорал остающимся на берегу:
— Ослика поберегите! Он умный!
— Ишь, раскричался. А ну, сел и язык прикусил, — скомандовал суровый арх и глотнул из кувшина.
Глава 23
Плыли. Припекало полуденное солнце, подыхали гребцы — кроме Укса и двух настоящих рыбаков-помощников арха, лишь молчаливый старикан имел морской опыт. Бултыхали кое-как веслами, стирали ладони. Ветер был попутным, парус помогал, лодка двигалась на север. Ну, всё как обычно: кто-то сдохнет, кто-то гребцом станет. Но десятник догадывался, что спокойно не доплыть. Уж очень мало на салми людей с мозгами. Арх и его двое помощников регулярно к бражке прикладывались, успешный отход праздновали. Остальные в голос выли, отдыха просили. Нет, были и людишки покрепче, тот старик, бабенка в мужской рубахе поверх богатой туники — эта весло толком двинуть не могла, но ногтями за рукоять упорно цеплялась. Но что толку, если из шестнадцати человек лишь у троих в башке мыслишки иногда шевелятся. У троих, это если Грушееда считать.
— Я им говорю — вот ЭТО — и есть чистейшая, незамутненная, отфильтрованная мерзость! Безграмотное безвольное безверие, — продолжал хрипеть лысый умник, что сидел у другого борта. — С другой стороны…
Как человек, читать умеющий, способен такое сущее подзаглотство бесконечно нести? Понятно, логика с диалектикой людям равным недоступна, но все ж какие-то границы у тупости должны быть или нет?
К закату Укс устал. Не столько от гребли и боли в спине, как от болтовни Пыка и прочей глупости.
Остановились на островке — вдоль западного берега их много рассыпалось. Общего котла, понятно, никто делать и не думал. Разложили костерки, каждый жрал что имел.
— Знаю я этот путь, — сообщила рыжик-Лоуд, вешая котелок с кукурузно-фасолевой заправкой. — До ближнего города дней тридцать идти, а как мы волочимся, так и все сто.
— Хорошо.
— Чего хорошего, хозяин? Скука. Прямо хоть самой за весло садись.
— Ничего, поскучаешь.
— Я не о той скуке. Арх-удалец скучать не даст. За задницу ущипнул. Я даже удивилась — думаю, это ж в каком я нынче облике⁈
Десятник поморщился:
— Совсем ющец безмозглый. Он же вроде ту бабу барать нацелился.
— Ему без разницы. Голова закружилась, взлетел орлом приморским. И на Грушееда щурился. Вот что в нашем ослогоне прельстительного, кроме малословия? Или ты, молчун, красавца-бородача нарочно приманивал?
Грушееда передернуло.
— Подальше от арха держитесь, — приказал десятник, подтыкая под бок плащ. — Нам бы успеть уйти от Мельчанки.
— Что «держитесь, держитесь», — бубнила оборотниха. — Может, мне с ним потолковать охота?
Толковать пришлось Уксу. Проходил мимо рыбацкого костра — арх поднялся, приказал языком грозно-заплетающимся:
— А ну, постой, хиссиец.
Отошли в темноту.
— Ты, это… поделись племяшем. По старинному обычаю.
— Как можно, господин арх. Боги не велят. Родственник мой, какая тут торговля.
— Кому врешь? Не похожи вы. Хочешь сопляков в городе продать, так и продавай. А пока рыжий моим побудет, путь многотрудный скоротать поможет.
Укс глянул вверх, на звездную россыпь:
— Боги не разрешают. Рыжий — душа чистоты воистину нечеловечьей. Как я его в грубую забаву толкну? Не, не простят боги.
Арх дыхнул бражкой:
— Смеешься, морячок? Блудлив твой рыжий, улыбается, что шмонда городская. Ну, дело твое. Смотри, как бы я обоих не забрал.
— Э, тебе, арх, столько ласки не осилить, — Укс сплюнул и вернулся к своему костру.
— Что, сторговал нас ющецу? — ухмыльнулась оборотниха.
— Он тебя задешево хотел. Говорит, «лыбишься, как шмонда городская».
— Вот подзаглоток неграмотный! Это я-то «городская»⁈
Спал Укс вполглаза, но ночь прошла спокойно. После завтрака похмельный арх подзоглотство возобновил.
Гребцы полудохлые стояли на песке кривой шеренгой, арх косолапил перед строем, пил воду и вещал:
— Поход — есть сложность неподвластная уму горожанина. Я обошел полмира, своими глазами сердце Океана видел, в трех городах бывал. Бог я для вас. Хозяин! Без меня не доплыть никому, околеете от жажды и голода. А если кто о бунте думает, смотрит зло, так пусть в ошейник сядет. Для общей надежности! Иначе до города не дойдем! — арх с вызовом выпятил редкую бороденку, всмотрелся в Укса.
В руках у арха-мечтателя была острога, на поясе кинжал десятника, у его сотоварищей топорики морские. Укс знал, что управится с тремя даже без оружия и помощи пустоголовой. Тут не люди равные, а вообще убогие клионты-недоростки. Но смысл? С настоящими гребцами можно чуть подальше уйти, а день пути — ценность немалая.
Арх возгордился:
— Возьмите-ка его, ишь, косится… И вот ту горожанку упрямую тоже приструним.
Схватили за руки — бородавчатый Четверть-Мастерской — держал опасливо, видно, про тот склон с умерщвленной керой помнил.
— Его бы, господин арх, понадежнее связать. Такие опасны, у меня глаз наметан. Он — драчун. За Трида воевал, наверное. А грань где? Сначала за Трида, потом с дарками, а потом и за честных людей возьмется…
Вязать здесь не умели
