вложила в руки силу, которую он теперь может использовать против тех, кто ей дорог. А таких людей – или не людей – и без того осталось слишком мало.
Но он молчал. Под эхо собственных шагов она вышла в сад и сделала глубокий вдох.
* * *
Хотэку лежал в тёмной прохладной пещере, пока Хока возилась с его раненой ногой. Боль уже отступила, поэтому иногда он порывался встать или хотя бы взглянуть на рану.
– Ты посмотри, десять лет прошло, а всё такой же, – ворчала Хока. – Не ёрзай, а то затолкаю тебе эту траву в пасть.
Хотэку послушно улёгся обратно, прекрасно помня, что она никогда не бросается пустыми угрозами.
– Насколько всё плохо?
– Жить будешь. Что за глупец стрелял тебе в ногу?
– Глупец стрелял не в ногу, но я успел взлететь, так что легко отделался. Ходить тоже буду?
– Даже бегать.
Он улыбнулся.
– Спасибо, Хока. Я знаю, что ты злишься на меня, и ты в этом права. У меня нет оправданий перед тобой. У меня даже для себя их нет. Прости, что я прилетел сюда…
– Я знала, что так будет, – она закончила накладывать вонючую смесь из трав и своей слюны ему на рану и села рядом.
– Ты видела это будущее?
Хока фыркнула:
– Как будто нужно видеть будущее, чтобы понимать, что люди у власти захотят тебя убить, как только узнают, что ты ёкай.
– Я хорошо скрывался.
– Видимо, недостаточно хорошо.
Хотэку задумался. Если бы Норико не узнала или хотя бы Киоко-хэика… Если бы он был осторожнее и не позволил узнать императору…
– Знаешь, мне кажется, я даже рад, что так вышло.
– Да что ты? – на её морде появился ехидный оскал.
– В детстве я думал, что заточён здесь, но теперь понимаю, что только здесь я и был свободен.
Её взгляд смягчился, она легла и, слегка вытянув морду вперёд, лизнула его в щёку.
– Я рада, что ты здесь, Хотэку.
Это напомнило ему детство. Они лежали в этой же пещере, Хока зализывала его царапины, а он рассказывал, как летал с чижами, повторяя их прыжки с ветки на ветку, пока очередная под ним не подломилась.
– У тебя же крылья, Хотэку, как ты умудрился упасть? – смеялась она.
А он, задетый этим замечанием, бурчал в ответ:
– Ну мам, она была близко к земле, я даже понять не успел, что падаю…
Сейчас Хотэку чувствовал то же тепло. Акито не солгал, когда говорил, что Хока его ещё любит. А он их бросил. Как он мог променять эту жизнь на жизнь в Иноси? Он почувствовал, как из глаза покатилась слеза. Одна. Хока проворно слизнула её и ткнулась носом в щёку.
– Такой большой мальчик, а плачешь.
– Ма-а-ам, – он сам не понял, как это вырвалось. Такое же протяжное и гнусавое, как в детстве.
– Что «мам»? Ну правда, сейчас Джиро придёт, засмеёт тебя. Хочешь, чтобы тебя высмеял твой младший брат? Ну плачь тогда, ладно, – она поднялась и снова лизнула его. Теперь быстро, на прощание. – Мне нужно идти. Появятся Акито с Джиро – поговори с отцом. Тебе пора возвращаться.
– Возвращаться? – он приподнялся на локтях. – Ты выгоняешь меня из леса? Меня же там убьют. На меня охотится весь отряд сёгуна, если не все самураи провинции.
– Хотэку, за кого ты меня принимаешь? – она разозлилась. Обычно это было не к добру, но сейчас успокоило. – Я тебя и раньше не хотела туда отпускать, думаешь, сейчас хочу?
– Тогда я не понимаю…
– Всё ты понимаешь. Твоя нога уже не болит, завтра будешь совсем здоров. Хочешь сказать, что останешься в стороне, зная, что там происходит?
Хотэку лёг обратно и повернул голову. У стены лежала стрела, которой его подстрелил сёгун. Тогда, вынимая ее из раны, он вспомнил, где видел стрелы с чёрными перьями, одной из которых убили императора. В колчане Мэзэхиро-сама, когда тот вернулся и встретился с Хотэку у входа в Светлый павильон. Колчан был прикрыт тканью, но её угол отбросило ветром, и одна стрела выглядывала наружу. Тогда Хотэку не понял, что именно его смутило в обычном виде сёгуна, а теперь вспомнил. И как только вспомнил – рассказал об этом оками.
– Я не знаю, чем помочь. Убить сёгуна? Скорее он убьёт меня. Даже с крыльями мне не сравниться с ним ни в мастерстве, ни в жестокости.
– У тебя ведь были союзники, верно?
Он вспомнил Норико. Вспомнил Киоко-хэика, которая пережила столько горя, что, видимо, уже была не в силах встать на защиту Хотэку. Кивнул.
– Им следует узнать правду о том, кто убил императора.
Она права. Киоко-хэика точно заслуживает правды.
– Не торопись с решением, поговори с Акито. Вам есть что обсудить, – мягко сказала Хока. А затем уже твёрже добавила: – И лежи. Узнаю, что вставал, – будешь лечиться мочой бобра.
Хотэку скривился и пообещал не вставать, намереваясь во что бы то ни стало сдержать обещание.
* * *
– Если после смерти лучше, зачем продолжать жить? – Киоко смотрела в открытое окно своей спальни на заходящее солнце. Где-то там, за пределами дворца, даймё возвращались в свои области и провинции, а сёгун вёл отряд по Иноси, изгоняя каждого ёкая из столицы. За ночь они справятся и утром понесут разрушение в города и деревни всей провинции Хонто.
– Кто тебе сказал, что после смерти лучше? – уточнила Норико.
– Разве нет? Тот, кто мёртв, не может умереть. Значит, и потерь больше нет.
– Потерь нет там, где терять нечего, – Норико подошла и села рядом. – Значит, и быть незачем.
Киоко вздохнула.
– Я надеялась, что выйду замуж – и жизнь потечёт как прежде, вернётся в своё русло. А вышло…
– А вышло так, что тебе не всё равно, какие приказы отдаёт Иоши. А раз не всё равно – не можешь ты жить жизнью обычной придворной дамы.
Киоко глянула вниз, на Норико, и внезапно осознала, насколько та права. Почему она думала, что станет легче? Почему вообще решила, что сможет оставаться в стороне? Её отец был достойным правителем, но слишком мягким для высшего общества. Почему она думала, что Иоши будет таким же? Иоши, воспитанный самураем, взращенный с ненавистью к ёкаям, которой напитал его сёгун, – он никогда не был как её отец. И никогда не будет.
– Когда я оказалась здесь, – снова заговорила Норико, – я почему-то верила, что именно ты станешь началом конца этого жуткого уклада, когда ёкаев сторонятся, не допускают даже во дворец, хотя они такие же жители острова, как и вы. Я думала, ты всё изменишь, ведь вы все дети не только Ватацуми, но и Инари – матери лис-оборотней. Как вообще вышло, что вы ненавидите всех, кто превращается? Сёгун ведь едва не напал на тебя.
Чем больше говорила Норико, тем больше злилась Киоко. На себя. На то, как была слепа и как хотела такой оставаться. На то, что после смерти отца позволила себе забыть, чья она дочь, позволила семье Сато взять власть в свои руки. Только вот…
– А сейчас-то что делать? – она села на пол и закрыла лицо руками. – Я не могу пойти одна против императора, сёгуна и всех его самураев. Вот зачем Мэзэхиро-домо так торопил нас со свадьбой и даже не предложил мне занять трон единолично.
– Я не знаю, Киоко, – Норико потёрлась о её руку. – Это у тебя часть ками бога. Ты героиня новой легенды. Но ты можешь рассчитывать на мою поддержку в любом своём решении. Я уже говорила: я всегда буду рядом.
Киоко убрала руки от лица и взглянула в жёлтые глаза. Преданные. Они справятся. Бакэнэко и она, кто получила в наследие Сердце дракона. Не могут не справиться.
– У меня есть мысль… Я не знаю, что делать дальше, но я знаю, как вернуть сёгуна и самураев во дворец. Во всяком случае, мы получим ещё один день отсрочки для тех, до кого они не успеют добраться. Если повезёт – больше, чем день. За это время новость и так разлетится по провинции. Может, кто-то успеет уйти мирно. Может, мы придумаем что-то ещё…
Норико кивнула:
– Это лучше, чем ничего.
Киоко и Норико полночи просидели чёрными кошками
