урок, несмотря на рассеченную скулу.
С тех пор он решил избегать её наяву и в мыслях. С тех пор между долгом и своими чувствами он всегда выбирал долг, как и подобает воину.
И сейчас он обязан выбрать долг. Хотя и принял свою любовь, она снова встала между ним и тем, что нужно для страны. Он не совершит ошибку. Он поступит, как требует кодекс. Он теперь даже не самурай – император. Его госпожа теперь – Шинджу. Иоши сумеет сделать всё, что нужно для её защиты.
И для защиты Киоко, которая сама не подозревает, кому позволила стать её другом.
* * *
– Я не могу на неё смотреть, – сокрушалась Норико, кружа у входа в додзё. Хотэку сидел рядом в траве и пытался медитировать, но бакэнэко уже не меньше коку причитала о том, что нужно как-то помочь Киоко. Только ответ на вопрос «Как?» всё не находился.
– Норико, если ты сейчас не замолчишь, я тебя выгоню отсюда, – ровно произнёс он. Сдерживать гнев было трудно. Он старался, но ярость из-за несправедливости накатывала нескончаемыми волнами.
На мгновение воцарилась блаженная тишина, но Норико быстро опомнилась и снова её нарушила:
– Угрожать мне будешь? – раздалось шипение. Ну прекрасно, два раздражённых ёкая – то, чего не хватало этому дворцу.
– Норико, – он открыл глаза, она остановилась. – Мир не вертится вокруг одной Киоко-хэика. За стенами этого дворца тысячи, сотни тысяч ёкаев рискуют лишиться дома, если не самой жизни. Я понимаю, что тебя беспокоит её состояние, но меня сейчас несколько больше беспокоит будущее всех ёкаев в этой империи.
Она ничего не ответила, только села к нему спиной. Хвост дёргался, выдавая недовольство, но, видимо, сказать ей было нечего. И славно, может, она наконец даст ему помедитировать и успокоиться, чтобы решить, как поступить правильно. Быть в одном строю с людьми против ёкаев он не хотел, но и сбегать не собирался.
– Хотэку… – голос Норико стал настороженным. Нехорошо это, бакэнэко не так просто застать врасплох. – К нам идут твои друзья.
– Мои друзья? – он встал и всмотрелся туда, куда вели садовые дорожки, но пока ничего не видел.
– Сёгун.
– А, наверное, хочет обсудить поход или что-то ещё. Может, отдать приказ, я до сих пор не знаю, останусь ли учить принц… императрицу или отправлюсь со всеми, – на всякий случай он понизил голос, чутьё било тревогу. – А ты чего так насторожилась?
– Он не один. С ним другие самураи, и они, кажется, вооружены.
* * *
А ведь он знал, что с этим парнем что-то не так. Знал. Чувствовал. Не может простой человек быть настолько бесшумным. Не может обладать такой ловкостью. Звериной. Не может самурай, вчерашний ученик, быть лучше опытных бойцов.
Мэзэхиро вышел к додзё и остановился. Рядом стояли его верные самураи. Те, в чьей преданности он не сомневался никогда, кому мог доверить самые грязные дела, кто никогда не задавал вопросов и всегда беспрекословно исполнял приказы.
Хотэку смотрел прямо на него – ни удивления, ни испуга. Взгляд открытый, смелый. Что ж, это его возможность принять смерть достойно.
Мэзэхиро поднял лук – свой любимый, большой, с крепкой тетивой, не в пример пеньковым в походном оружии. Достал из колчана стрелу, наложил её, крепко зажал большим пальцем и натянул тетиву за ухо. Его самураи обнажили мечи и заходили с обеих сторон.
– Вот и пришёл твой конец, ёкай, – он выплюнул последнее слово и отпустил тетиву. Воздух засвистел.
Обман проложит тропу
– Он сделал что? – Киоко показалось, что она ослышалась. Она сидела на полу своей комнаты и разворачивала свиток, который подарил Акихиро-сэнсэй. Когда она услышала новость – свиток выпал из рук.
– Выстрелил в Хотэку!
Всё-таки не ослышалась.
– Как он узнал, Киоко? Как? – Норико волновалась. Её шерсть стояла дыбом, а хвост звучно лупил по полу.
Киоко сразу поняла – как. Во дворце был только один человек, который мог выдать Хотэку. Один из всех, кто знал о его природе и ненавидел ёкаев так же сильно, как сёгун. Зря она ему доверилась.
– Он жив? – она сама удивилась, как у неё получается сохранять полное спокойствие. Киоко не верила, что его так просто убить. Сёгун может быть прекрасным воином, но у Хотэку есть то, чего нет ни у одного из самураев. У него есть небо.
– Жив, улетел. Они умом не блещут, раз решили пойти на крылатого ёкая с одним лучником. Но стрела ранила его в ногу. Наверное, скроется в Ши, куда люди не сунутся. Вряд ли мы его ещё увидим.
– И хорошо бы не увидели. Он будет глупцом, если попытается вернуться, – кивнула Киоко. Она заметила, что раздражение Норико сменяется подавленностью. Она ощущала ноющую боль, которую Норико пыталась запрятать куда-то очень глубоко. – Как ты себя чувствуешь? О тебе никто не знает, тебе не о чем тревожиться.
– Да, – Норико отвернулась. – Главное ведь, что он остался жив, верно?
Киоко села с ней рядом.
– Ты можешь тосковать о нём. Я тоже буду тосковать.
Норико повернула мордочку, и Киоко впервые увидела в её глазах печаль. Но вот кошка тряхнула головой – и грусти как не бывало.
– Не говори глупостей. Живой – и ладно.
Киоко только потрепала её по голове. Если Норико так легче, она не будет мешать бакэнэко притворяться.
– Мне нужно поговорить с Иоши. Он приказал выселить всех ёкаев из столицы и всей провинции Хонто, и я даже думать не хочу, чем это может обернуться. Он меня совсем не слышит. Норико, откуда в них столько ненависти?
– Знали бы мы откуда, может, смогли бы что-то изменить…
Киоко поднялась. Нужно поговорить с ним. Он предал её и выдал Хотэку, и если он надеялся, что она ему это простит, то империей правит глупец.
– Никуда не уходи, – бросила она Норико. – Лучше тебе лишний раз не показываться никому на глаза.
Кошка бросила на неё презрительный взгляд.
– Киоко, я тебя люблю, но запирать ты меня не будешь. И не сможешь.
– Я ведь просто боюсь за тебя, – попыталась оправдаться Киоко.
– Я заботилась о себе здесь много лет. И ещё больше – в местах более опасных. Мне ничего не грозит.
– Если ты уверена – хорошо. Но знай, умрёшь ты – и у меня вообще никого не останется. Так что по возможности прилагай к выживанию немного больше сил, чем обычно. Пожалуйста.
– Буду ходить ещё тише и держаться ещё незаметнее.
– Это меня устроит, – Киоко улыбнулась и вышла.
У входа в дом её ждал стражник – не Иоши. Скрывать чувства получалось всё лучше, поэтому, когда она дошла до тронного зала, она уже представляла собой совершенно равнодушную женщину. Чувства, особенно ревность, злость и раздражение, являлись для женщины в Шинджу позором едва ли не большим, чем быть отвергнутой.
Она села на трон по правую руку от императора.
– Я рад тебя видеть, – мягко и тихо сказал Иоши.
Она не стала ходить вокруг да около. Она просила его быть честным, не играть, и сама намерена поступать так же.
– Ты полагал, я тебе это прощу?
– Нет.
Этого ответа она не ожидала.
– Я знал, на что иду. Но я император, и между любовью и долгом я должен выбирать долг, – холодность его голоса напомнила Киоко о том, почему она избегала его все эти годы.
– Император, вот как. Убивать друзей – таков твой долг? – она смотрела на его профиль, очерченный светом, и боялась услышать ответ.
– Если придётся, – он повернулся и встретил её взгляд прямо, с достоинством, как и подобает императору, – да.
Он не отводил глаза, и в конце концов это пришлось сделать ей.
– Вот как, – она поднялась и направилась к выходу. – Я уведомлю Каю, что ты остаёшься во дворце Мудрости.
Она знала, что позволяет себе слишком много. Знала, что он может отдать приказ – и его вещи окажутся во дворце Лазурных покоев, если понадобится – в её спальне. Может отдать приказ – и её казнят за дерзость императору. Она сама дала ему эту возможность,
