крепостном дворе Каннинг кричал на обреченных. От своего однокашника по колледжу он получил наглядный урок колониального управления. Каннинг добросовестно изучал верования и обычаи страны и поэтому подобрал способ наказания, который ужасал население.
Утром море стихло. Матросы моются у длинных желобов-умывальников. Похоже, что эта веселая, ободренная победой молодежь, с лихвой отплатившая за убитых и замученных в плену европейцев и за своих погибших товарищей по экипажу, отмывает и тело, и душу от крови и тяжкой памяти.
Сэр Джеймс ходит по палубе, иногда заглядывает на бак. Это всем привычно. Матросы собираются кучками, обмениваются не только впечатлениями, но и безделушками.
— Что это такое? — не удержался Элгин.
— Да, ваше превосходительство, это индийская резьба по слоновой кости. Пришлось поднять ее в саду разграбленного дома под Лукноу.
— А посмотрите, сэр, что я нашел в траве, — обратился к послу рыжий матрос первой статьи, босой, с благородной выправкой и чистыми глазами.
— Сейчас по всей Индии валяется такая масса драгоценностей… — раздается чей-то голос сбоку.
Насмешка уловлена, но никто не подает вида.
— Да, сэр, в Индии каждый носит на себе какие-нибудь драгоценности. Идет голодный, еле живой, голый почти, а в каком-нибудь браслете, как женщина… так принято… Сейчас, когда такая масса людей погибла и все жилища разграблены, глупо было бы не спасти то, что валяется под ногами.
— Что само идет в руки, — решительно заявил заслуженный боцман с медалью и нашивками.
Элгин понимал, что все эти моряки отстаивают свои профессиональные права. На войне им ежеминутно грозит гибель в бою и они не желают, чтобы офицеры им что-либо запрещали.
— Мятежники разграбили богатый замок, сэр, убили владельца. При нашем приближении, когда мы начали стрелять, они хлынули вон, выбрасывая из карманов награбленные алмазы и золото. Как было приказано, мы брали монеты, также изделия из драгоценных металлов и все это сдавали.
Сэр Джеймс теперь склонен полагать, что «синие жакеты» владеют чутьем и политическим тактом почти как корреспонденты газет.
Перед отвалом парохода из Калькутты недосчитались нескольких человек команды. Они приплелись, когда отдана была команда закатывать трап. Трое матросов. Одного, пьяного в стельку, как всегда тащили волоком по земле. Так приволокли когда-то их товарища перед отвалом из Гонконга. Того Роберт Пиль приказал наказать. На этот раз капитан велел всех троих свести на палубу. Их не наказывали. С тех пор как ушли из Гонконга, обстоятельства переменились. Много воды утекло. Победителей не наказывают. Видимо, военные укрепляют дисциплину перед боями, наводят страх перед войной. А сейчас Пиль посмотрел сквозь пальцы?
Элгин замечал, что на пароходе матросы смотрят на него соловыми глазами. Но не от хмеля; кажется, посол им чем-то мешает. Может, экипаж хотел бы почувствовать себя посвободней, и он тут ни к чему, хотя все они, конечно, обязаны испытывать величайшую гордость, что на корабле идет посол королевы.
Элгину кажется, что он мозолит людям глаза. Он ушел в кают-компанию, не желая больше ходить в одиночестве. Но что за странность, и офицеры смотрят на него такими же глазами, словно посол мешает всем. Неужели они все одинаково хотят какой-то передышки? Ведь они рисковали жизнью, были в боях, остались живы и здоровы.
Но в таком случае посол тоже рисковал жизнью, и он тоже желал бы отдохнуть. И он совершит это, по-своему, но не на корабле, где будут пьяны матросы и одинаково с ними — офицеры, а с блеском, изобретательностью, к радости и пользе многочисленного общества. Он также желал бы некоторого разгула. Это естественное намерение, но его спутникам пока придется воздержаться.
Элгину не до примера трех пьяных, которых капитан не наказывал. Это означает, что победителей не лупят. Но довольно воспоминаний о Каннинге. Индия — не мое дело. Довольно с меня! У сэра Джеймса свои заботы. Перед ним Гонконг, колония, китайцы и сам Китай.
Глава 3
В ПАРКЕ ЕПИСКОПА
— Stand by to let go the anchor![26] — раздалась команда капитана.
Над горами острова перед кораблем возвышалась сахарная голова пика Виктория. Этажи особняков террасами в аркадах подымались по склонам гор, начинаясь от подножья над самым берегом пролива у воды, в сопки и к вершине пика, создавая впечатление воздушного города со зданиями необыкновенной высоты. Красные, зеленые и белые этажи держали друг друга множеством колонн, увитых зеленью, с зелеными коврами вьющихся цветников над террасами. Они лишь с фасада так легки и веселы, что кажутся с моря легкомысленными. На самом деле все это дома-крепости, сложенные на века из огромных кубов камня, выпиленных из гонконгских скал старательными китайцами.
Грянули залпы генерального салюта крепости и кораблей. Опять, как в торжественные дни или в ознаменование побед, Гонконг грохотал, выражая свой восторг прибытием посла королевы из Индии. Разноцветные воздушные особняки над водой и на горах, похожие на гигантские нарядные беседки, закурились белыми клубами. Это личные салюты чести. От подножий гор, из садов, огражденных каменными стенами, и из дворов палили коллекции пушек, предназначенных для защиты собственности и составлявших предмет гордости дожей британской коммерции.
Капитан обратил внимание посла, что в то время, как весь военный и коммерческий флот под флагами всех стран салютует прибытию парохода, на другой стороне пролива, на материковом берегу, совсем близко от Гонконга, четыре пушки низкого белого форта молчали, как в рот воды набрав.
— Эти пушки всегда молчат, — презрительно показывая большим пальцем за спину, грубо сказал капитан, уже занятый своим делом.
— Почему же? — рассеянно спросил Элгин.
— Это китайские пушки. Они ждут более удобного случая, хотя их ядра не долетят через пролив. До сих пор мы терпим этот форт…
К борту парохода шел паровой плашкоут с представителями городских властей в цилиндрах и с нарядной стражей в пробковых шлемах, в белых гетрах и со сверкающим оружьем.
На вельботе подошел адмирал Майкл Сеймур. Прибыл также командующий сухопутными войсками.
Сэр Джеймс Элгин с большим радушьем, но очень кратко и сдержанно выслушивал прибывших. Губернатор колонии Джон Боуринг, как оказалось, находится в отсутствии. Он отбыл в Японию и в очень скором времени должен возвратиться. За те два месяца, которые Элгин провел в плаваниях в Индию и обратно, на его имя из Лондона прибыли почты. Пакет от премьер-министра Пальмерстона. Письма из дому. Конверты с деловыми бумагами и с разными, как вероятно, инструкциями. Все это очень опаздывает, конечно, сказывается отсталость колонии, отсутствие телеграфа. Самые быстроходные пакетботы не восполняют этого изъяна. Теперь за дело берутся тузы коммерции. У них есть прекрасные инженеры, которым они
