она начинается. Вскоре я нашёл.
Когда худощавый описывал чудесное спасение Кости Лейбы из ямы с дерьмом, то написал немного неверно. Он сказал, что я сразу помог ему выбраться. На самом деле было не так. Я не то что не сразу помог, я вообще сомневался, помогать ли. Я смотрел, как Лейба захлёбывается фекалиями, и сделал для себя вывод, что люди не смерти боятся как таковой, а боли и ужаса, которые смерти сопутствуют, и, конечно, наказания, которое обязательно будет после смерти. О вознаграждении после смерти они не думают, потому что никто и никогда не прожил безгрешной жизни. Какой абсурд. После смерти ожидается кое-что куда ужаснее, чем суд и адские муки, после смерти нас поглотит небытие. После смерти будет только чёрная пустота – вот что действительно страшно. Я решил, мой путь – показать людям, что цель жизни не в том, как её прожить, или как избежать ада после смерти, или как уйти из жизни безболезненно, мне нужно им показать, что можно не умирать. Но я не могу поделиться с ними моей ясностью, значит, нужно найти способ. Костя, тонущий в дерьме, в тот момент олицетворял для меня всех людей вообще, которые вот так и живут в яме с фекалиями всю жизнь, но, в отличие от Кости Лейбы, даже не пытаются из неё выбраться. Медленно погружаются в дерьмо, пока не захлебнутся. Костины глаза были полны ужаса, он пытался кричать, но каждый раз, открывая рот, заглатывал очередную порцию. Я всё-таки решил помочь ему. Раз уж он мне встретился, значит, во встрече был смысл. И я не ошибся.
Когда Костя Лейба показал мне практику размягчения макушки, я был поражён, реализовав её. Я вспомнил своё состояние, а если быть точнее, состояние своего разума до того, как проявился в человеческом мире. Я вспомнил о свободе, но не мог вспомнить, почему я её лишился и оказался в тюрьме жизни. В чём заключалась необходимость жить? Что за сила такая, подчиняющая себе всё? Может, эта сила и есть причина жизни? Не меньше меня поразил тот факт, что способ обрести ясность существовал в мире и до меня. Вот он – размягчай макушку и будь свободным, бери и делай, всё доступно, даже если ничем не выдающийся человек, как Костя Лейба, смог это сделать, что может помешать остальным? Только почему тогда они не пользуются этой возможностью, почему продолжают тонуть в дерьме и даже не пытаются выбраться? Я ещё хоть как-то мог понять, почему люди не воспринимают как руководство к действию то, что предлагают доступные источники знания. В них за всё время существования было внесено такое количество правок, столько всего искажено, что уже не видно, где там истина. Но когда есть настолько простой и прямой способ, как тот, что показал мне Костя Лейба…
Шаг четвёртый. Попытка первая
Я был не против названия «школа насильственного просветления». И не только потому, что братья Фот, которые несколько раз навещали нас с Костей Лейбой на Алтае, уверяли, дескать, такое название привлечёт больше желающих прийти на наши семинары, но и потому что в нем была часть правды. Ведь, в конце концов, макушки нашим жаждущим просветления приходилось действительно размягчать насильно.
Каково же было моё разочарование спустя некоторое время после первых семинаров, когда стало ясно, что размягчённые макушки ни на что не влияют. И только потому, что люди не спешили продолжить свой путь к ясности уже самостоятельно. Поначалу они довольствовались тем, что получили, а вскоре теряли зачатки обретённой на семинарах ясности, что могла привести их к свободе.
Многие из них настолько возгордились собой, что начали вести какие-то тренинги, открывать школы йоги, кто-то бросился писать книги о саморазвитии, а несколько человек даже основали собственные школы, которые по факту были обыкновенными сектами. Неведение их было настолько глубоким, что никакое размягчение макушек не могло помочь в принципе. Немало меня стал удивлять и Костя Лейба. Если замысел братьев Фот хоть и был примитивен, но оставался честным – заработать денег, – Лейба же вроде как откровение для себя получил и собирался чуть ли не святым стать. Я видел, что у Лейбы точно нет никакой ясности, даже несмотря на то, что, в отличие от наших подопечных, он макушку размягчил себе сам, а значит, обладал хоть каким-то талантом или, вернее было бы сказать, предрасположенностью.
Немало меня настораживала злость, которую я начал различать в мыслях Кости Лейбы. Сначала я думал, что причина злости в зависти, в чём была доля правды, но на самом деле суть Костиной злобы оказалась в другом, а именно в том, что я поставил под сомнение эффективность размягчения макушек для достижения высшей цели. Тем самым я как бы обесценил опыт Кости Лейбы, ведь он считал, что я не только его спаситель, но и что он – мой учитель. Это же он дал мне практику. Лейба был уверен, что до этой практики я был обычным человеком, а теперь я, видите ли, берусь судить о том, что эффективно, а что нет. Ох уж эти выверты человеческого сознания. Узнав самую малость, люди тут же бросаются учить всех вокруг, и ничего, что сами они ещё не разобрались, а только нахватались верхушек.
Тогда я решил, что Костину враждебность, граничащую со злостью, можно использовать. Ведь что я знаю о человеческой злости? Да ничего, по сути, не знаю. То, что принято называть злодеянием, при ближайшем рассмотрении таковым не является. Даже самые, казалось бы, бесчеловечные поступки, такие поступки, что совершившего их с лёгкостью можно назвать источником абсолютного зла, прежде всего были только идеей и зла в себе не содержали. Более того, они куда чаще были продиктованы необходимостью нести благо. А настоящая злость, настоящая злоба всегда мелкая и ничтожная. Она в человеке совсем на поверхности, несмотря на то что корни её так глубоко, что он сам не понимает, откуда эта злость взялась. Костя Лейба – прекрасный образчик такой вот зарождающейся злости, а значит, он будет мне полезен для изучения зла.
Косте понравилось, как я собираюсь использовать тех, кому размягчил макушки. Ему понравилась идея насилия. Для меня же дело было не в насилии как таковом. Ничего мне не могли дать человеческие смерти, но понять, способны ли мягкомакушечные творить такое, на что ни один человек в трезвом рассудке не решится, было необходимо. Мне нужно было быть уверенным, что, когда придёт время, они сделают именно то, что от них требуется.
