— Я же сказала, Эдвин. Я тебя искала, и это правда. ну, а то, что мышь…
— Потайной ход, — устало поправил он, — хватит, Лафия. Этот твой детский лепет уже надоел. Чего ты хочешь? Давай начистоту.
— А вы чего хотите, ваше высочество? — совсем другим голосом спросила она. Как будто в данный момент ей было больно.
— Я женюсь на Камилле Велье, которую нашел живой и здоровой, если ты об этом, — он сложил руки на груди, — не потому, что я ее люблю. но так будет правильно для моей будущей династии.
— А как же я? — выдохнула едва слышно Лафия, подходя вплотную, — как же я, Эдвин?
— А что — ты? — он приподнял брови, — разве я тебе хоть раз обещал жениться? Вот видишь, даже не обещал. так чего ты теперь хочешь? И я тебя насильно в постель не тащил, ты сама.
— ну, конечно, — горько сказала она и покачала головой, — во всем виновата сама…
Кажется, Лафия о чем-то глубоко задумалась. так они и стояли друг напротив друга: она со склоненной головой и он со сложенными на груди руками, и в лучах солнечного света беззвучно кружились золотые пылинки.
Затем Лафия метнула на него рассерженный взгляд, ломая неподвижность момента, и время понеслось вскачь дальше.
— ты бы подумал о том, что Светлейшему может не понравиться то, что ты делаешь.
Эдвин пожал плечами.
— А откуда он узнает? Кто донесет? Уж не ты ли? Да и о чем?
Лафия вздрогнула всем телом, и Эдвин сообразил, что попал в точку. Ах ты ж… пригрел на груди, называется.
— Я не буду доносить, — хрипло сказала она, — но вокруг и без меня есть люди, которым это может быть интересно. темный маг, которого ты держишь… ты ведь из подземелья шел?
— тебе не откажешь во внимании к мелочам.
— Что есть, — особенно зло произнесла она и отвернулась.
Солнце обрисовывало ее силуэт, очень женственные формы. Камилла… по сравнению с Лафией что луна против солнца.
но если солнце ярко светит, то луна манит бестелесной мечтой.
— Сколько тебе дать денег, чтоб ты успокоилась? — поинтересовался Эдвин, — что тебе нужно? Земли? Золота?
— ты не понимаешь, — тихо произнесла она, все ещё стоя к нему спиной, — я столько лет была, по сути, в заточении, что теперь я хочу получить все. Все, чтобы не жалеть об ушедшей юности, о молодости, проведенной в четырех стенах наедине с мерзким стариком.
— И поэтому ты за мной следишь, да?
— Эта девочка, которую ты вернул из мертвых… — все так же ровно продолжила Лафия, — она не принесет тебе счастья, вот увидишь. Чем ты ее травил, Эдвин? она ещё совсем ребенок. несчастный ребенок.
«Ба, так ты и там побывала?» — он удивился, теперь уже искренне.
С такой хваткой, возможно, Лафия бы стала прекрасной королевой.
И с такой хваткой она не должна была стать врагом королевы, которую он собирался посадить на трон рядом с собой.
— Когда речь идет о правлении, никто не говорит о счастье, милая, — возразил он, — уж ты-то не маленькая, должна понимать.
Лафия снова отвернулась и замолчала.
определенно, оставлять за спиной такую змею было делом опасным и ненужным…
Поэтому Эдвин, чтобы разрядить обстановку, прошелся в дальний угол спальни, где на специальном столике стоял хрустальный графин с темно-красным вином. он налил в два бокала, себе побольше, Лафии — как и полагается даме, поменьше, затем подал ей бокал. В ответ на непонимающий взгляд пояснил:
— тебе надо немного расслабиться. Да и мне тоже. Давай попробуем все это обсудить в более, хм, дружелюбной атмосфере. У меня такое чувство, что мы перестали понимать друг друга, а это плохо, Лафия.
она молча взяла бокал и, пребывая в собственных мыслях, сделала несколько глотков. Затем пробормотала:
— Я не хочу больше сидеть взаперти, Эдвин. Я просто хочу получить так много, как ты можешь мне дать. Я устала… быть никем.
— И именно поэтому ты решила за мной следить, вынюхивать, чем я занят, а потом шантажировать?
— нет… не так! — она затрясла головой, — но я не знаю, как тебя переубедить… Знаешь, мне сегодня снился сон… нехороший такой, — в карих глазах мелькнул страх, — мне снилось, что эта девочка, Велье, она вовсе не та, за кого себя выдает. мне снилась столица в огне, Эдвин. И мне снилось, что тело Светлейшего разорвано на куски и обескровлено…
— ну так если он и дальше будет настолько бездеятельным, я уже ничему не удивлюсь, — проворковал примиряюще Эдвин, — у этого чурбана была куча возможностей что-то сделать, но он не сделал ничего. Воистину, вот он, самый тяжкий грех — грех бездействия.
— Кто не делает, тот и не ошибается, — заметила Лафия.
— Это не всегда так, и тебе это известно.
Эдвин внимательно смотрел на лицо своей любовницы, и когда у нее пошла кровь носом, удовлетворенно хмыкнул.
— Что… это? — взвизгнула Лафия.
она вытерла тыльной стороной ладони кровь, тихо выругалась. но кровь, кажется, потекла еще сильнее, пятная платье.
— Что это такое? — она выхватила из рукава платок, зажала нос и жалобно посмотрела на Эдвина, — со мной такого ещё не было!
— Конечно, не было, — согласился он, — и вряд ли уже будет.
Лафия закашлялась, схватила за шею, а потом ее попросту согнуло пополам, и вырвало. Кровью. на роскошный ковер.
Эдвин поморщился. Впрочем, это был любимый ковер папеньки, все равно пора бы и избавиться от него.
— т-ты, — внезапно Лафия выпрямилась и посмотрела прямо в глаза Эдвину, — это ты!
— Извини, — ответил он, — я не люблю, когда суют нос в мои дела.
А сам подумал, что эксперимент с отравленным вином в графине вполне удался.
Лафия схватилась обеими руками за живот. Ее лицо напоминало кровавую маску — только зубы и белки закатившихся глаз белели. И ещё через мгновение она безмолвно рухнула на пол, хрипя и захлебываясь в собственной крови. Из ее раскрытого рта доносилось бульканье, какое бывает, когда воду выливают в сток ванны.
«Сама виновата», — рассеянно подумал Эдвин.
он обошел содрогающееся в агонии тело, открыл двери и вышел из спальни. надо было позвать Эскиса, чтоб прибрался, а заодно чтоб заказал новые ковры. Старые уже не очистить.
* * *
Просто удивительно, как Эскис ле Гранж умел напустить на себя совершенно безмятежный вид — даже стоя над трупом. Эдвин почему-то запомнил даже не спокойное пухлое лицо Эскиса, нет, а его туфлю с золоченой пряжкой, на невысоком каблуке рядом с застывшим лицом Лафии.
Потом Эскис достал из кармана табакерку, удивительно разукрашенную разноцветными камнями, неторопливо взял понюшку табака и, покачав головой, заметил:
