конечно же мне никто не отвечал, да?! — взорвался я, грохнув кулаком по стенке шкафа. — Показалось мне, да?!
Повторив удар и не почувствовав никакого облегчения, я мысленно прокрутил слова Резкой по поводу наших поцелуев. И слетел с тормозов.
Мне хотелось догнать Резкую и всучить ей ключи от Доджа. Впиться в губы Амели и зацеловывать ее до тех пор, пока она не признает, что «проверка» выключает голову не мне одному.
Нам обоим.
Но нет. Мы же просто пососались.
Оглянувшись, я увидел биту и направился за ней. Поднял и, примерившись, расхерачил зеркало на двери шкафа-купе. После наткнулся взглядом на приставку, в которую залипали с Димоном, и разбил ее вдребезги. Дальше обрушил конец биты на плазму, а с нее переключился на полки и горшки с декоративными цветами.
Я крушил все, что попадалось мне под руку. Пинал осколки и искал, что ещё можно разбить, чтобы выместить свою злость. Только она не угасала. Наоборот, вцепилась в меня мертвой хваткой и раз за разом подкидывала обвинения Резкой.
Я сидел и нашептывал Дымычу, кто такая его Лилечка? Нахуй вазу.
Я лезу в ваши отношения? Ноут, а что ты скажешь по этому поводу?
Для полной картины не хватало лишь упрека в том, что любимый и уважаемый не позвонил раньше. Ведь он не мог ныть о том, как ему плохо, и наотрез отказываться звонить Лилечке! Ведь это я отговаривал Дымыча набрать ее номер!
— Разве могло быть иначе, когда крайний я?
Я рассмеялся и, обведя взглядом перевёрнутую вверх дном квартиру, швырнул биту на пол. Прошел по усыпанному осколками стекла и пластика полу до холодильника и достал из него початую бутылку виски. Глянув на которую до зубовного скрежета захотелось стереть из памяти все, что связано с Резкой. Особенно вкус ее губ.
Пригубив из горлышка, я провел языком по губам, надеясь смыть алкоголем послевкусие поцелуев. А затем, повторив глоток и вновь облизав губы, зашелся смехом от того, что раньше нажрусь в хлам, чем притуплю уже проникшее под кожу.
Я чувствовал, как отвечала мне Резкая у себя дома. Слышал, как в ее дыхании просыпается интерес. И слова о том, что Амели проверяла свои ощущения, неожиданно заиграли новыми красками.
Она проверяла свои ощущения со мной.
И сегодня, когда я забыл про нежность и позволил себе целовать так, как хочу, не было ни единого намека на панику.
Растерянность.
Удивление.
Но не паника.
И ключ от Чарджера — нихрена не про оставить в покое «идеальные» отношения.
Скорее оправдаться за прозвучавшее «устраивало». Обман, которым Резкая успокаивала себя до моего появления. А после — ключ в обмен на иллюзию безопасности и защищённости, которыми с Авдеевым не пахло. Чтобы плыть с ним по течению и не пытаться что-то менять.
А чем я лучше?
Кто собирался купить миндальный ликер, что обмануть себя? Кто слушал нытье Авдеева и советовал ему поговорить с Амели, но не поговорил с ней сам?
Я сделал глоток виски, забивая им горький привкус услышанных обвинений Дымыча, а затем провел языком по губам и криво усмехнулся.
Холодная? Бред.
Неправильная? Факт.
И дальше сотни упрёков, но ни одного действия, чтобы разобраться, почему Амели не такая, как все. Потому что их обоих устраивало то, что есть. А меня — нет.
Поцелуй, но «проверка».
Поцелуй, но «сосаться».
Осознавал ли я, что одним поцелуем перечеркну дружбу с Дымычем? Да.
Целовал ли для того, чтобы разрушить их отношения? Нет.
Это можно было сделать гораздо проще и раньше. Хватило бы демонстрации видео на приеме, но, один черт, нет. Я отошёл в сторону и оставил Резкую в покое. Я думал, что у меня получится не замечать ее тайны и секреты. После — не обращать внимания на то, что она проникла мне под кожу и пропитала лёгкие запахом кофе и миндаля. Въелась в мои губы теплом своих губ и запустила себя по моим венам, нервам, мышцам.
Диагноз: «Резкая головного мозга».
* * *
Ещё вчера, когда перегонял Чарджер с уличной парковки на подземную, меня посетила странная мысль о схожести Доджа с его хозяйкой. И вроде бы я проехал несколько метров. Вроде бы логичным казалось, что Резкая выбирала и доводила машину под себя. Но стоило выехать на Кошаке утром и прокатиться на нем, прислушиваясь к ощущениям, я убедился в том, что мне не показалось.
Кошак обманывал своим видом окружающих и создавал иллюзию коровы на льду, когда по факту являлся совершенно другим. Неожиданно сбитый и острый на руль Чарджер вгрызался покрышками в мокрый после дождя асфальт. Послушно поворачивал туда, куда я его направлял, и басовито бурчал выхлопом, сразу же отзываясь на нажатие педали газа. Под которой ощущался достаточный запас по мощности.
Стартануть со светофора, оставив водителей соседних автомобилей таращиться на удаляющиеся фонари? Легко.
Ввинтиться в поворот кругового, не потеряв при этом сцепления и шлифануть колесами, когда захотелось именно этого? Да пожалуйста.
Я мог не понимать любви к маслкарам и чем руководствовалась Резкая при выборе машины. Но и представить ее за рулем другого автомобиля у меня не получалось.
Супра Авдеева? Нет. Для Амели она ни о чем.
Какой-нибудь паркетник или та же Секвойя Дымыча? Туда же.
Только и исключительно Чарджер. Который внезапно легко объяснял «боязнь» других машин у Резкой и мое решение вернуть его ей.
Что вчера, что сегодня у меня не возникло ни одного сомнения. Что вчера, что сегодня я не собирался забирать машину. Ни как компенсацию за Врыксу, ни в виде платы за спокойное «устраивало».
Я бы не выиграл ту гонку и даже больше — не стал бы в ней участвовать. Привыкнув к правилам заездов в Саннивейле, мне не приходило в голову, что здесь могут и гоняют жёстче. Особенно Резкая.
Я бы не полез в их отношения с Димкой и не стал бы копать под Амели, не нацепи она маску. Однако сейчас, узнав про ебучее «устраивало», я хотел разобраться до конца и поставить точку. Закрыть этот вопрос раз и навсегда, забыть о поцелуях и своих мыслях о Резкой.
Я хотел стереть ее из памяти. Вычеркнуть и забыть, как страшный сон. И в то же время, мне не хотелось просыпаться. Не понимая зачем, но ощущая почему.
Никакой логики.
Никаких надежд.
Никаких шансов.
Плевать. Отдать машину, поставить точку, а дальше… я разберусь с тем, что будет дальше.
Въехав во двор дома, где снимала квартиру Амели, я припарковал машину на свободный
