как общественный деятель И. В. Ревенко мельче П. Н. Милюкова. И может, как раз поэтому вся подловатая сущность либерально-буржуазных прогрессистов выступает в нем в самом неприкрытом виде. Нет, не об интеллигенции думали эти деятели, воруя у России победу в войне, и даже не о евреях, права которых столь ревностно защищали. Думали они лишь о себе, только о своих выгодах и амбициях, и ради этого готовы были пожертвовать чем угодно.
Урицкий не внял мольбе «большого приятеля». Сантименты были не свойственны ему, а Ревенко подходил для расстрела.
От расстрела Иосифа Васильевича не спасла даже смерть «приятеля». После убийства Урицкого чекисты все равно расстреляли его. Правда, расстреляли совсем за другое.
В постановлении, написанном почти через три месяца после расстрела, сказано: «И. В. Ревенко арестован был Чрезвычайной Комиссией 22 мая с. г. по делу «Каморры народной расправы». Следствием установлено, что Ревенко в организации «Каморры нар. распр.» участия не принимал, но, как активный организатор Совета квартальных старост 3-го Казанского подрайона, который (Совет) ставил своей целью под видом официальной организации свержение Советской власти, расстрелян по постановлению ЧК 2 сентября с. г.».
Постановление это больше похоже на насмешку и потому, что принято спустя три месяца после расстрела, и потому, что все руководители Совета квартальных старост 3-го Казанского подрайона, за исключением Ревенко, были отпущены на свободу. В постановлении по делу секретаря Совета квартальных старост Анатолия Михайловича Баталина, например, прямо написано: «Ввиду того, что теперь почти миновала надобность в заложниках, ЧК постановила Анатолия Баталина из-под ареста освободить и настоящее дело о нем дальнейшим производством считать законченным».
Читаешь эти постановления, и так и встает перед глазами «мягкая, застенчивая» улыбка Моисея Соломоновича Урицкого, сумевшего даже и с того света порадеть «большому приятелю».
Эту главу о безрадостной, но вполне заслуженной судьбе прогрессиста И. В. Ревенко мне бы хотелось завершить словами Василия Шульгина, сказавшего: «Мы хотели быть в положении властителей и не властвовать. Так нельзя. Власть есть такая же профессия, как и всякая другая. Если кучер запьет и не исполняет своих обязанностей, его прогонят.
Так было и с нами — классом властителей. Мы слишком много пили и ели. Нас прогнали. Прогнали и взяли себе других властителей, на этот раз «из жидов». Их, конечно, скоро ликвидируют. Но не раньше, чем под жидами образуется дружина, прошедшая суровую школу».
В каком-то смысле эти слова Шульгина оказались пророческими. «Жидов», по крайней мере часть их, в результате еврейско-кавказской войны в Политбюро действительно изгнали, постепенно страна начала приходить в себя, но к этому времени верхушка властителей вновь впала в греховное ничегонеделание и снова ее изгнали, и снова все повторилось в соответствии с рецептом Шульгина… Только вот вопрос: образуется ли и теперь прошедшая суровую школу дружина, которая сможет изгнать новых правителей? Или же мы все обречены, всей страной, на гибель?
11
Вступив на тропу войны с бывшими приятелями, Моисей Соломонович, конечно, совершил роковую ошибку, за которую ему пришлось заплатить жизнью… Но неверно было бы думать, что эта борьба как-то отвлекала его от прежних замыслов, как-то смягчала ненависть Урицкого к русским. Нет… Скажем прямо, у нас нет никаких оснований подозревать Моисея Соломоновича в этом. Война, в которую Урицкого вынудили ввязаться евреи-не-большевики и евреи-нечекисты, привнесла лишь этакий пикантный оттенок в деятельность ПетроЧК, но отнюдь не изменила стратегического, концептуального направления.
Дело «Каморры народной расправы» было задумано как своеобразное сито, через которое чекисты собирались перетряхнуть все русское население Петрограда. О серьезности намерений свидетельствует и тот факт, что уже в конце мая был отпечатан стандартный бланк:
К делу…………….. «Каморра нар. распр.» от……………… 1918 г.
ПОСТАНОВЛЕНИЕ
Гражданин…………………был арестован Чрезвычайной Комиссией по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией при Петроградском Совдепе по ордеру названной Комиссии от «…» …………….. с/г за №…………. как заподозренный в принадлежности к контрреволюционной организации «Каморры народной расправы».
Произведенным Комиссией следствием путем тщательного просмотра его деловых бумаг и переписки и допросов его и других лиц установлено, что гражданин……………….никакого отношения к вышеозначенной погромной организации не имеет.
На основании вышеизложенного Чрезвычайная Комиссия постановил:
1. Гр………………… от предварительного заключения освободить
……………… 1918 года;
2. Настоящее дело о нем производством прекратить и сдать в архив Комиссии.
«…» ……1918 г.
№……
Председатель:
Следователь:
Исполнить задуманное Моисею Соломоновичу Урицкому помешал, как мы знаем, выстрел Леонида Иоакимовича Каннегисера, но, безусловно, намерения были самые серьезные. Урицкий явно нацеливал чекистов не на борьбу с отдельными преступниками, а на работу с самыми широкими массами населения.
Опять-таки неверно было бы думать, что счастливец, фамилию которого после долгих мытарств в предварительном заключении заносили в заранее отпечатанный бланк, прощался с чекистами навсегда. Нет. С каждого брали подписку о невыезде, да и вообще не оставляли своими заботами и в дальнейшем.
Мы уже говорили, что в последних числах мая чекисты начали производить массовые аресты офицеров. Фамилии двоих из них — Владимира Борисовича Никольского и Николая Александровича Шлетынского. — вскоре вписали в стандартный бланк, хотя в бумагах у них и были обнаружены явно контрреволюционные стихи:
Терпенья переполнилась нашего мера,
Народ с нас погоны сорвал.
Он званье святое — бойца-офицера
В вонючую грязь затоптал.
И все-таки офицеров, изъяв у них только эти стихи да еще золотые вещи, отпустили. И судьба их могла бы служить примером высокого гуманизма петроградских чекистов, если бы не сохранился в деле еще один любопытный документ…
Председателю ЧК Урицкому. РАПОРТ.
Доношу, что бывшие лица командного состава Николай Шлетынский и Владимир Никольский еще до получения Вашего распоряжения за № 2984 от 8-го июня с. г. исключены из списков полка 31 мая с. г.
Командир полка по охране города Петрограда.
Здесь надо вспомнить, что оба офицера говорили на допросах об «исключительно стесненном материальном положении», заставившем поступить в полк, и, конечно же, оставить их без работы, лишить последних средств к существованию что-нибудь да значило.
Но с другой стороны: а как же иначе? Моисей Соломонович понимал, что контрреволюционеров для «настоящей кристаллизации», то бишь для гражданской войны, надо воспитывать, а не ждать, пока эти самые контрреволюционеры появятся…
И все-таки поразительно, что, и охваченный «экстазом», мы опять пользуемся гениальным выражением Максима Горького, чекистской работы, товарищ Урицкий нашел время для сочинения труда за № 2984… И все-таки поразительно (это ведь Урицкий так поставил ЧК!), что командир полка не стал дожидаться официального распоряжения Урицкого, а уволил офицеров, как только их
