сигареты перемещался в темноте. Нас разделяло метров сорок.
Я кинулась в амбар, где висело ружье. Я могла попасть туда на несколько секунд раньше дяди Стива и успеть зарядить его. Я рассчитывала, что предупредительного выстрела будет достаточно, чтобы вернуть его в чувство. По крайней мере, тетя Кристина будет знать, что нужно сидеть в доме и оберегать девочек.
Я добежала до дальнего конца загона, и над амбаром загорелся свет. Пролезая через забор, я уронила яйцо, и, хотя оно укатилось недалеко, поднимать его времени не было. Оставалось только надеяться, что с ним ничего не случится. Выпрямляясь, я почувствовала, как дядя Стив схватил меня за лодыжку, и споткнулась.
Приземлившись в песок, я увидела в резком белом свете его лицо: бледная кожа, темная щетина на щеках, черные впалые глаза, зловеще насупленные брови — и изо всех сил пнула преследователя. Моя нога скользнула по его подбородку и ударила дядю в шею. Он ослабил хватку, я вырвалась, вскочила и снова побежала. Влетев в амбар, я сорвала со стены ружье и потянулась к ящику, где лежали патроны.
Тут дядя Стив ударил меня изо всей силы, и мы оба рухнули на тюк сена. Ружье выпало у меня из рук, и я услышала, как патроны рассыпались по цементному полу. Он навалился на меня всем телом. Я попыталась высвободиться и двинула его локтем в челюсть, но он даже не заметил. Я билась под ним, без толку скребя босыми ногами по полу. Раненая рука немного затрудняла его движения, но он вдавил колено мне в грудь и стиснул мою правую руку.
Над моим лицом появился секатор. Я заорала и стала извиваться, но дядя был сильнее меня и действовал с предельной сосредоточенностью. Сигарета, казалось волшебным образом прилипшая к его губе, в конце концов упала и обожгла мне щеку.
Острые лезвия секатора врезались в мизинец. Все тело пронзила боль, и в глазах потемнело. Но дядя Стив не закончил — ему нужен был еще один палец. Он придавил меня сильнее и удобнее схватил секатор.
— Нет-нет-нет! — вырвалось у меня, слезы ручьями текли по лицу. — Пожалуйста, не надо! — умоляла я, но он меня не слышал.
Я стала сопротивляться изо всей силы, в попытке укусить его вытянула шею, но все мои потуги ни к чему не привели. Он обхватил лезвиями мой безымянный палец, и я приготовилась к новому приступу боли, но вдруг услышала тупой звук. Тело дяди Стива обмякло и упало на бок.
Над нами стояла мама с высоко поднятой лопатой.
— Таллула.
В панике я вытащила руку из-под дядиного тела и вскочила на ноги. Здоровой рукой я прижимала обрубок мизинца к груди. Кровь текла по запястью, и темное пятно расплывалось по цементному полу между мной и лежавшим без сознания дядей Стивом. Попавшие в лужу соломинки сложились в узор, напоминавший слово на каком-то незнакомом языке. В кровавом месиве я заметила свой отсеченный мизинец и подняла его.
— О господи, — ахнула мама. — Я думала… — Она бросила лопату, и та со звоном упала на пол.
Я представила, как это выглядело со стороны, когда она вбежала: мои голые ноги, бьющиеся из-под мужчины, прижавшего меня к полу.
Мимо амбара в свете фонаря пронесся ураган коричневых перьев. Ветер свистел в деревянном каркасе строения.
— Мои птицы.
Шатаясь, я пошла к двери, удивляясь, что ноги меня совсем не держат. В загоне осталась только горстка страусов, которые, распушив перья, тревожно расхаживали по углам, не находя брешь в заборе. Остальные сбежали, рассеявшись по пустыне, как призраки в лунном свете.
— Дерьмово, — заключила мама, присоединившись ко мне около двери и осмотрев загон.
— Нужно вернуть их. — Я была не в том состоянии, чтобы бороться со страусами, но не могла же я просто смотреть, как они разбредаются по пустыне.
— Плевать на птиц. Я звоню в скорую, — сказала мама, решительно направляясь к дому.
Рука пульсировала болью, обожженная сигаретой щека пылала. Я оторопело посмотрела вслед маме, но какой-то треск в амбаре привлек мое внимание.
— Мама! Помоги мне! — закричала я.
В темноте в нескольких шагах от того места, где лежал в отключке дядя Стив, плясали языки пламени. Мы быстро схватили его за ноги и вытащили из амбара. В ярком свете я увидела неестественную вмятину в его черепе и задрожала.
Пламя в амбаре разгоралось, раздуваемое ветром, влетающим через открытую дверь, и с каждой секундой пожирало все большее пространство.
Сдерживая приступ тошноты, я ввалилась в амбар, прорвалась через адскую жару и схватила с дальней стены огнетушитель. Кровь сочилась из обрубка мизинца и стекала по руке. Мне удалось сорвать пломбу, но когда я нажала на рычаг, ничего не произошло.
— Твою мать! — заорала я, бросая бесполезную вещь на пол, в то время как огонь поднимался выше.
Из угла амбара послышалось блеяние. Козы. Я ощупью добралась до них и отвязала. Животные посеменили к выходу и, так же как сбежавшие птицы, растворились в ночи. Я попятилась из амбара туда, где мама склонилась над своим братом, приложив к щекам руки.
Колени у меня подогнулись, и я опустилась на гравий, прижимая к себе искалеченную руку. Через открытую дверь амбара я видела, как пламя разгорается, наполняя темноту оранжевым сиянием.
Тетя Кристина вышла на крыльцо в пижаме, держа наготове чугунную сковороду. Личики моих сестер прилипли к оконному стеклу.
— Звони в Службу спасения! — крикнула я, и тетя скрылась в доме.
Горизонт на востоке слегка просветлел — наступал новый день, и на фоне неба цвета джинсовой ткани я видела силуэты моих птиц, рассеявшихся по пустыне. Некоторые еще бежали, но остальные уже неторопливо прогуливались, а кое-кто даже застыл на месте. В загоне я насчитала десять страусов. То есть, если вычесть троих убитых дядей Стивом, значит, сто двадцать девять разбрелись по дюнам. И как я заставлю их вернуться на ранчо?
Мама нависала над бесчувственным телом дяди Стива.
— Мне надо…
Она, видимо, осознала все случившееся только сейчас: переполох среди птиц, пожар, ее брат на земле без признаков жизни. И, не говоря больше ни слова, мама бросилась в дом.
Я побежала за ней, но запуталась в полах ночной рубашки. В глазах потемнело, и я упала ничком на подъездную дорогу. Услышав шорох гравия, я заставила себя открыть глаза.
Мама присела рядом со мной и что-то тревожно зашептала, затем уставилась куда-то на горизонт. Позади нее амбар расцветал в ночи как гигантский мак, пламенея оранжевыми и красными языками. Огонь прорвался через крышу и плясал на ветру.
