один ребенок умер.
События прошли полный цикл, и он замкнулся и закружил мои мысли так, что у меня закружилась голова. С глубоким вздохом и обновленной решимостью я поворачиваюсь к Хатсу и достаю из кармана ключ.
Наши взгляды встречаются.
Мы уходим.
ГЛАВА 29
Япония, 1957
Солнце не торопится спускаться с послеполуденного неба, а торопливая луна уже спешит запять его место. Я бреду по неровной тропе и щурюсь от их подмигивания сквозь густой балдахин, сплетенный деревьями.
Хатсу заканчивает со своими обязанностями по дому, а я решила прогуляться, чтобы собраться с мыслями, успокоиться и обдумать, что произошло с Джип. Как и Йоко, Джип исчезла из дома па следующее утро после родов. За ней пришли ее родители? Или Айко и Чийо помогли заведующей перевести ее в другое место? Мы этого не знаем, и никто не собирается нам об этом говорить. Как жаль, что я уснула. Когда я проснулась, то увидела, что Хатсу лежит на полу рядом со мной и дверь в мою комнату уже открыта.
Ио ключ был у нас, и мы собирались как можно скорее отсюда выбраться. Однако внимательная Матушка не спускала с нас глаз, когда мы с Хатсу оказывались вместе. Л когда мы были порознь, то нас сопровождали ее шпионы. Даже сейчас следом за мной идет Чийо.
Я поднимаюсь на выгоревший на солнце мост и вытягиваю руку, чтобы удержать равновесие.
— Привет, Ганко39, упрямая рыба, помнишь меня? — я бросаю в воду кусочек булочки с пастой из фасоли. Вода тут же из спокойной глади превращается в водоворот из желтых и белых тел. И Ганко бьется со всеми остальными за свою долю угощения, не останавливаясь, пока не получит желаемое. И он его получает. Мне нравится эта рыба. Сатоши прав: мы с этим толстым карпом похожи. Своей целеустремленностью.
Интересно, а Сатоши задавался вопросом, почему я еще не вернулась? Спрашивал ли он обо мне? Удалось ли бабушке снова его обмануть? Вернулся ли Хаджиме из своего рейда, и постигла ли его та же судьба, что и Сатоши? Или же он все еще остается на своем боевом дежурстве?
Рука сама по себе успокаивающе гладит увеличивающуюся выпуклость живота. Матушка говорит, что он должен уже быть больше, но без надлежащего ухода и с таким скудным питанием мне вообще повезло, что он растет. Мой ребенок борется за жизнь. И я вместе с ним.
Обычно когда женщина готова рожать, она покидает дом своего мужа и возвращается в свое родовое гнездо. Но моя семья отправила меня сюда. Я представляю, как бабушка объясняет отцу, что мне будет лучше в родильном доме. Вот только не думаю, что она объяснила ему, в какой именно родильный дом меня отправила. А отец доверился бабушкиному выбору, потому что она как женщина лучше знает, что делать. Ее ложь так круто замешана на предательстве, что мой всепрощающий желудок не в состоянии ее переварить. Но если отец согласился с ней, зная всю правду, то наши отношения с ним надолго погрузятся во тьму. Тьма.
Хатсу не может вернуться домой, и мне будет рискованно возвращаться в мой домик в деревню изгоев. Пока Хаджиме не вернулся, моя семья, узнав о побеге, может разыскать меня и вернуть обратно. Я кладу обе ладони на живот и стараюсь его успокоить: «Все хорошо, птичка, я тебя сберегу. В монастыре нас не прогонят».
Я вздыхаю, понимая, что сейчас волнуюсь о мелочах. Потому что это действительно были мелочи по сравнению с общей картиной: моим ребенком, ребенком Хатсу, соглашением, которое мы заключили и которое намерены соблюдать.
Ребенка Джин мы назвали Минори, что значит «истина». И с этой истиной я смирилась. Мы решили бежать сегодня вечером, поэтому не успеваем выполнить свое обещание Джин. Во всяком случае, сейчас не успеваем. Но я клянусь небесам, что вернусь сюда, чтобы сдержать слово и почтить дух ее ребенка. И этой девочке не придется долго ждать.
— Ну что? Хотите еще? — я собираю последние крошки и бросаю их в воду, продолжив прогулку и прислушиваясь к шумному шарканью ног Чийо.
Мне стоит взять пример с этих карпов и в том, как они используют свойства воды. Мне следует не пробивать преграды насквозь, а научиться вливаться в поток и использовать силу течения. Именно таким образом мы и убежим отсюда.
Впереди уже виднеются ворота, те самые, которые мы проверяем каждый день. Ржавый замок заведующей Сато криво висит в проушине. Дернув за него, я убеждаюсь в том, что он заперт. Я улыбаюсь. Да, заперт. Но ненадолго.
Ключ хранится у Хатсу. Это мы должны делать по очереди — на всякий случай.
Даже если бы он был сейчас у меня, я все равно не поддалась бы искушению бежать. Только не за счет благополучия Хатсу и ее ребенка. Я бы так не смогла. У нас есть только один шанс бежать отсюда, и мы воспользуемся им только вместе.
Я слышу, как монахи и монахини ходят по своим ежедневным делам. Те самые люди, которые не станут вмешиваться в наши дела, пока мы находимся на территории этого родильного дома, но они должны нам помочь, как только мы окажемся по другую сторону забора.
Я закрываю один глаз, чтобы вторым посмотреть на них в щель между бамбуковыми планками забора, но вижу лишь размытые тени коричневого или темно-рыжего цвета. Мне кажется, что на брате Дайгане непременно будут белые одежды, а его лицо будет приятным, с округлыми щеками от постоянной улыбки и глазами, сощуренными, как две луны. А вдруг он способен слышать мои мысли? «Еще рано, брат Дайган. Я еще не готова передать тебе моего ребенка. У меня все еще есть шанс его сохранить. Но сегодня вечером мы сбежим отсюда!»
Нам осталось преодолеть только одно препятствие, которое возникло недавно: надзор шпионов заведующей Сато. Однако я не думаю, что они так же шустры, как бабушкины лисы: мы хотя бы знаем, кто они и где находятся.
* * *
На следующей неделе в нашем роддоме появляются новые девушки, и Матушка позволяет нам с Хат-су поселиться в одной комнате, у меня. Она еще не знает, что скоро ей не придется беспокоиться о местах: после того как мы сегодня сбежим, у нее будет достаточно места. Ночь укрывает всех темным покрывалом, но мы не спим. Мы лежим бок о бок, прислушиваясь к стрекоту сверчков.
— Я знаю
