беру ручку, лежащую на столике у его кровати, и пишу «Я вернусь» в блокноте. Я пойду, прогуляюсь, а потом, когда вернусь, смогу все объяснить.
Выйдя за двери больницы, я отправляю сообщение Кэмпбеллу о том, что Джейкоб пришел в себя, и он отвечает, что приедет навестить его завтра.
Он был совершенно потрясен, когда я рассказала ему о том, что произошло за последние две недели. Он хотел сразу же приехать в больницу, но я сказала ему, что это долгая поездка, когда Джейкоб еще даже не пришел в себя, и что я дам ему знать, когда это случится.
***
Когда я возвращаюсь в его палату час спустя, Джейкоб лежит, развернувшись лицом в сторону и смотрит в окно. Я не сомневаюсь, что он знает, что это я только что вошла в дверь, даже не взглянув. Я подтаскиваю стул как можно ближе к кровати и сажусь.
— Как ты себя чувствуешь? — Спрашиваю я. — Они сказали, когда ты снова сможешь начать говорить?
Я не получаю от него никакого ответа. Это так сильно напоминает мне то время, когда я впервые встретила его. Те первые дни, до разговоров, до поцелуев и улыбок, до того, как я узнала его.
Я не ожидала, что он, на самом деле, заговорит прямо сейчас, поскольку он не может, но, возможно, повернется ко мне в знак признательности или, может быть, напишет что-нибудь в блокноте, который лежит прямо здесь. Я замечаю, что страница, на которой я оставила сообщение, исчезла, а это значит, что он ее прочитал.
Решив больше не ждать, я готовлюсь сказать ему, независимо от того, смотрит он на меня или нет.
Ладно, поехали. — Это был мой отец. — Это заявление, похоже, привлекло его внимание. Он не смотрит на меня, но его взгляд скользит по сторонам, как будто он ждет, что я продолжу. Теперь на его лице появляется легкое любопытство вместо прежнего совершенно отсутствующего взгляда. Это начало, так что я продолжаю. — Он нанял кое-кого, чтобы следить за мной повсюду, а затем инсценировать нападение на меня и обвинить в этом тебя. Таким образом, ты вернулся бы в тюрьму, а я вернулась бы домой. В их дом.
Теперь эти серо-голубые глаза смотрят на меня, между его бровями образуется глубокая складка, когда он, кажется, обдумывает это. Кажется, нет никаких признаков той пустоты, которую я видела раньше. Вместо этого смесь мыслей и эмоций отражается на его лице, заполняя все пустоты.
Теперь в его глазах появилось немного жизни, искра.
Он на секунду опускает взгляд, а затем тянется за блокнотом, что-то записывая. Когда он заканчивает, я смотрю на лист бумаги.
«Ты не говорила им, что это сделал я?»
— Что? Нет! — Я практически кричу. — Ты действительно так думал?
Его поведение теперь имеет для меня столько смысла, если он действительно так думал.
«Они сказали мне, что ты так сказала».
Я уже качаю головой, прежде чем дочитываю это до конца. — Ни за что. Джейкоб, я бы никогда этого не сделала. Меня убивает мысль о том, что ты уже прошел через это однажды, когда был невиновен. Я не могу поверить, что все это время… ты думал, что я вот так предала тебя.
Мне больно думать об этом. Он провел неделю в тюрьме, все это время предполагая, что я его туда засадила.
Теперь я вижу на его лице отражение вины. Может быть, потому, что он позволил себе поверить в это, когда ему следовало быть умнее, следовало лучше знать меня.
Но я не хочу, чтобы он так себя чувствовал. Мы оба и так через многое прошли, особенно он.
Он снова пишет.
«Ты говоришь, что он инсценировал нападение на тебя? Но то, что я увидел, не было инсценировкой».
На этот раз, когда он смотрит на меня, в его взгляде читается боль, и это заставляет меня задуматься, что он видел той ночью. Интересно, что он испытал? Я знаю, что у меня была реакция на то, что было применено ко мне, но они не вдавались в подробности.
— Он накачал меня наркотиками, — говорю я, ерзая на стуле. — Он должен был обставить это как попытку изнасилования. Но у меня была реакция на наркотики, и, по-видимому, я употребила их слишком много. Я пролежала в больнице неделю без сознания.
Оба кулака Джейкоба крепко сжимаются вместе с его глазами. Его ноздри раздуваются, а рот сжимается в тонкую линию. Исходящий от него гнев ясен, как Божий день, полная противоположность тому, каким он был раньше.
Затем он пишет снова.
«Ты в порядке?»
Я издаю короткий смешок, потому что это тот парень, которого я узнала. Он вернулся.
— Ты меня спрашиваешь? Это ты лежишь на больничной койке с тремя ножевыми ранениями. — Я подхожу, сажусь на край кровати и мягко обвожу его раны. — Что случилось? — Тихо спрашиваю я.
«Сначала ответь ты».
Я испускаю вздох.
Я знаю, что на самом деле Грант меня не насиловал, но осознание того, что он мог бы это сделать, и что у меня не было бы возможности остановить это, и никаких воспоминаний об этом, совсем не укладывается у меня в голове.
Но сидеть здесь, рядом с Джейкобом, что ж, это делает ситуацию лучше. Я подношу одну из его рук к своим губам, целую разбитые костяшки пальцев, а затем улыбаюсь. — Теперь я в порядке.
Используя ту же руку, которую я все еще держу, он притягивает меня ближе, чтобы прижать к себе так, чтобы не было больно. Наконец-то, думаю я, закрывая глаза и прижимаясь ближе.
Боже, как же это приятно. Я скучала по нему. Я скучала по его прикосновениям. Я скучала по его теплу.
Он тяжело выдыхает, и это заставляет меня думать, что он чувствует то же самое.
— Твоя очередь, — бормочу я ему в ухо.
Я остаюсь рядом, но наклоняю голову так, чтобы все еще видеть блокнот, когда он снова начинает писать.
«Мысль о том, чтобы оглядываться через плечо в течение следующих десяти лет, была непривлекательной. Итак, я взял дело в свои руки».
Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть ему прямо в лицо. — Что ты имеешь в виду?
Он тычет языком в щеку, а затем морщится, как будто это больно. Должно быть, он почувствовал это у себя в горле.
«Я собирался стать психом, от которого все держались бы подальше. Мне просто уже было все равно».
— О, Джейкоб. — Я наклоняюсь к нему, прижимаясь лицом к его шее, но стараясь нигде
