Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 72
по бочонку золота из банковского хранилища в Невшателе. Остальное отойдет организации по защите дикой природы. Миру нужно больше дикой природы.
Ферму никогда не продадут. Она навсегда останется в собственности траста, который будет присматривать за ней до скончания веков. Любой член семьи, а также их наследники и потомки смогут здесь поселиться. Сейчас их хозяйство занимает две тысячи гектаров. Галлея скупила все фермы в долине.
– Здесь полным-полно домов, в которых можно жить, – сказала она детям.
И все же они остаются в усадьбе Немцовых. Но это не навсегда. Фань Ли уже положила глаз на ферму Свободы.
– Переезжай, когда будешь готова, – говорит ей Галлея. И возможно, скоро та последует ее совету.
– Я хочу прогуляться, – говорит Галлея семье после завтрака.
– Мне пойти с тобой, бабичка? – спрашивает Шиллинг.
– Сиди дома и делай уроки.
– Но кто-то должен пойти с тобой.
– Я возьму собак. Со мной все будет в порядке.
* * *
Сейчас осень. Галлея любит это время года. Старик Кристоф говорил, что осенью деревья пакуют свои чемоданы, собираясь домой. Золотые деревья, масляно-желтые, и всех цветов земли. Она пинает ногами листья, как в детстве. Собаки наворачивают вокруг нее круги.
Тропинка ведет к старому каменному мостику, а оттуда – в лес. Здесь дорога забирает в гору, но подъем Галлее пока под силу. На скалистом мысу Карло установил для нее скамейку. Это любимое место Галлеи, и она всегда приходит туда, чтобы полюбоваться на долину и ферму. Почти все коровы сейчас пасутся на лугах. Она слышит звон их колокольчиков. Она знает все свое стадо поименно.
Возможно, сегодня она поднимется выше. Из-за больного бедра она ходит, опираясь на палку. Раньше старикам вживляли новые бедра, но в последние годы это практикуется все реже и реже. Вирусы стали слишком сильными, а лекарства – слишком слабыми. Сейчас опасно резать людей.
Жаль. Она бы не отказалась от нового бедра.
Она отважно поднимается в гору. Она ходила этими тропами сорок последних лет, а до этого по ним же ходила Франциска в ее воспоминаниях, и Катя тоже. Если она доберется до опушки, оттуда откроется умопомрачительно красивый вид. Галлея упирается палкой в землю. Идет дальше.
Здесь холоднее, чем она ожидала. Возможно, ей следовало надеть шарф. Северный ветер сквозит обещанием зимы.
Еще выше. «Цок, цок, цок», – стучит ее палка по каменистой тропинке.
На поляне растут грибы. Она срывает несколько штук, но у нее нет с собой корзинки. Солнечный свет струится сквозь деревья. Осенние листья падают, как конфетти.
Она садится на поваленное дерево и достает из кармана маленькую белую коробочку.
– Ширли, – говорит она.
В ярком солнечном свете Ширли почти не видно. Но она здесь. Бледная голограмма очень старой женщины. Она усаживается на бревне рядом с Галлеей.
– У меня ноги болят, – жалуется она.
– У меня тоже.
– Нельзя в нашем возрасте так высоко подниматься.
– Может, и нельзя, но мы уже здесь.
Они сидят и вместе любуются видом.
– Как поживает твое бедро? – спрашивает Ширли.
– Ужасно.
– Поговори об этом с доктором Грей.
– Я стараюсь избегать ее. Она стала такой занудой.
Солнечный свет рисует узоры на лесном ковре. Тени и пятна света похожи на очертания незнакомых стран на карте.
– Она придет? – спрашивает Ширли.
– Скоро.
– Как ты можешь быть в этом уверена?
– Потому что ни разу за шесть лет она нас не подвела.
Сидеть на бревне неудобно. Она ерзает, пытаясь принять более комфортное.
– Подвинься, – говорит она.
Она просит подвинуться голограмму. Это ее забавляет. Она смеется, и звук ее смеха тревожит животное. В кустах слышится шорох. Женщины замолкают. Одна собака испуганно гавкает.
– А что, если это медведь? – шепчет Ширли.
– Не будь трусихой.
Нет, ну и что, если это медведь? Так ли уж это страшно? Есть смерти и похуже, чем быть съеденной медведем.
– Бабичка, ты сегодня высоко забралась.
Это Фань Ли. Она поднялась на холм и вышла на поляну, даже не запыхавшись.
– Я хотела полюбоваться видом, – говорит Галлея.
Фань Ли подсаживается к ней, игнорируя голограмму, и кладет руку Галлее на плечо. Она внезапно и крепко целует Галлею в щеку.
– Пожалуйста, береги себя, бабушка, – просит она по-английски.
– Чего мне здесь бояться?
– Ты можешь упасть. Сломать лодыжку. Запыхаться.
– Всегда дышать полной грудью не получится, – говорит Галлея и целует ее в ответ. – Рано или поздно у всех однажды перехватит дыхание.
Ширли переместилась и теперь сидит на земле. Фань Ли вынимает свой экран, и появляется вторая голограмма – совсем еще молодая девушка с лицом отличницы и аккуратным каре.
– Здравствуй, Джулия, – обращается к ней Галлея.
– Мы готовы? – спрашивает Фань Ли.
– Записываю, – отзывается Джулия.
– Когда Кате было шестнадцать, – начинает Галлея, – в Чехословакии наступил короткий период «оттепели». Это время впоследствии получило название «Пражская весна». Однажды утром, кажется, в августе того года…
– 1968-го? – уточняет Джулия.
– Да. 1968-го. Так вот, однажды утром 1968 года мать Отилии будит нас всех своим стуком в дверь. «Свободны! – кричит она. – Мы все будем свободны».
– Одним августовским утром 1968 года, – повторяет за ней Фань Ли, – Хана Аня разбудила весь дом громким стуком в дверь. «Мы все будем свободны», – твердила она.
– Да, все так. Она сообщает нам, что партию возглавил Дубчек. «Я поеду в Америку, – говорит Хана Аня. – Я поеду в Лондон».
– Зачем она хотела уехать в Америку?
– В Чехословакии мы жили, не зная свободы. Мы не могли выехать даже в Прагу, не вызвав лишних подозрений. Поездка в Венгрию была проблематичной. В Западную Европу – практически невозможной. А уж Америка казалась недосягаемой мечтой.
Галлея изливает свои воспоминания Фань Ли. Она делает это почти каждый день на протяжении уже шести лет.
Фань Ли кивает. Она повторяет слова, сказанные Галлеей, медленно кивая головой, как будто этим механическим движением помогает себе закрепить воспоминание.
– Кристоф, весь в мыле, спускается вниз, – продолжает Галлея. – «Что за шум?» – спрашивает он. «Дубчек, – говорит Хана Аня. – Дубчек сделает нас свободными».
Слова. Слова. Слова. Слова, отфильтрованные из ее воспоминаний. Она должна их найти. Должна выбрать лучшие из них. Слова процеживаются через ее мозг и слетают с языка. Ах, как плохо они справляются со своей работой. Мысленным взором она видит большой фермерский дом летом 1968 года, чует запах пекущегося хлеба, слышит шорохи, видит лица, узнает голоса. Но, превращенная в слова, кухня становится плоской, теряет запахи, цвета и звуки. Воспоминание сводится к обрывкам полузабытых диалогов. Он сказал это. Или что-то подобное. Она сказала то. Но не дословно. Это не воспоминание. Это сочинение, основанное на воспоминании. Это краткий пересказ. Но это лучшее, что она может предложить.
– Ты молодец, бабушка, – говорит Фань Ли и сжимает запястье
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 72
