женщина подбежала и попыталась поднять Агату.
— не могу встать — голова у девушки закружилась, а звук снова пропал.
— очнись, очнись! — старая женщина тянула внучку за запястье, — да очнись же ты.
Раздались пощечины, по ощущениям, словно ударяли не щеки, а резиновые мячи с наполнителем.
— Бабушка, мне… не хорошо. — Агата пришла в себя со стоном, и в ту же секунду ее вырвало вторым фонтаном.
— да, что ты будешь делать! — закричала бабушка. — чего ты лежишь! Надо скорее умыться, переодеться.
— Я… не могу… встать, — Агата стащила с кровати покрывало, чтобы прикрыть плохо пахнущую лужу.
Уперлась в пол руками, потом с помощью Александры Владимировны поднялась и села на кровать.
— воды… — прошептала внучка.
— да куда ж там! Снова вырвет. — бабушка металась из комнаты в комнату, вынесла покрывало, принесла новое, тряпкой и веником сметала массы, некогда бывшие едой в желудке. Потом схватила внучку под руку и с усилием отвела на кухню.
— а ты уже спать? — спросила Агата, бабушкино платье, похожее на розовую ночнушку теряла кружева, хлопьями растворялись на разогретом за день полу.
— что ты бормочешь — не разобрала Александра Владимировна. — Агата, ты что пьяна? я сейчас заварю тебе крепкого чая. — женщина поставила чайник на газовую плиту, вынула из стола банку и насыпала в кружку столовую ложку с горкой черного чая.
Агата сидела на стуле, немного покачиваясь и растирала запястья.
— пила с Михаилом? — спросила Александра Владимировна.
— а? — девушка с трудом сосредотачивалась, — да… нет, не пила. Он забрал.
— Забрал. Ишь ты джентельмен! — фыркнула бабушка
— да, — вдруг улыбнулась Агата, — он… джен… джен… и так красив. Внутри. понимаешь? Он внутри красивый. Такой настоящий… и он мне очень нравится.
Она вспомнила сосредоточенный взгляд голубых глаз, и словно в замедленной съемке моментальной и вечной фотографией в памяти остался образ, потом даже спустя годы пробивающий в ней брешь: белая рубашка с закатанными рукавами, идеальная прическа с выбившейся прядью на лбу, и самые притягательны для нее черты лица. Красота, смешанная с уязвимостью, контроль, переплетенный с чувствами.
— Жаль только я ему не нравлюсь… — образ Михаила расплылся, она откинула голову назад.
Голубые глаза поменяли цвет на темно золотой. Холодной рукой Матвей провел по ее лицу “жестокость, Агата, это выбор” — произнес он. — “запомни” — он держал ее плечо жестко, а саму ее за спину бережно. Хруст, ее вскрик, слезы и шепот “я люблю тебя”. Она уперлась головой ему в грудь, он придерживал от падения, но не обнимал, ответил также тихо, что казалось это просто листва сказала вместо него “я знаю…”.
— я им не нравлюсь. Ни ему, ни Матвею. — Агата открыла глаза, пытаясь прогнать ожившие воспоминания.
— Матвею? — спросила бабушка, села за стол напротив и протянула волосатую когтистую руку к Агате. — а как так вышло, что ты хотела ему нравиться? Он ведь женат.
Агата заплакала, закрыла лицо ладошками и рыдала в голос. При каждом всхлипе живот неприятно сводило и Агата обвила его руками, уткнулась лбом в стол и глубоко задышала, резкая боль по мышцам не отпускала.
— не плачь, слезами горю не поможешь. Чего уже горевать. Что сделано, того не воротишь, милая. вы часто с ним… вступали в отношения? — спросила бабушка и уточнила. — в интимные?
— ааам — стон вырвался из приоткрытых губ девушки — … мне … болит.
— так, что? я не слышу. — переспросила бабушка. — как часто он пользовался т же
— обой?
— кто?… мноой пользовался? — Агата зажмурилась.
— Матвей! — повысила голос Александра Владимировна.
— он не пользовался мной… — прошептала Агата.
— ну-ну. конечно. Знаешь, нам всегда говорили родители, честь береги с молоду. Ладно, сейчас уже ничего не поделаешь. Но все можно искупить, Агата. Люди будут милостивы, если ты поступишь правильно. Да оступилась, но теперь одно — надо… У тебя был дневник, милая…
— да, был… — Агата приподнялась от стола, начала поправлять волосы, налипшие на лицо и шею, но вернула руки на живот.
Новый спазм заставил ее зажмуриться, ощущения обострились до предела, слова бабушки искажались в страшные образы. Бабушка выключила свистящий чайник, налила в кружку кипяток и поставила перед внучкой.
— ты описывала в нем свои приключения, писала про ваши встречи, про… — пожилая женщина села на стул, помолчала, поджав губы, а потом собравшись с духом произнесла — сэкс?
— что… — Агата потянулась за чаем, чтобы смочить пересохшие губы.
Чашка тряслась, жидкость разливалась, она смотрела на падающие коричневые капли, пятнами ударяющиеся о серебрянные цветы на ткани платья.
— ты писала в дневнике, что вы были любовниками?
— нет. — Агата затрясла головой. — мы не были любовниками…
— девочка моя, но Катерина говорит, что видела,
— как можно быть любовниками, если любит только один? — еле слышно прошептала девушка, сознание удерживалось резкой болью, заставляло ее концентрироваться на теле.
— где твой дневник? — спросила Александра Владимировна нетерпеливо.
— какой … дневник? — связи с реальностью обрывались.
— тот, о котором мы говорим. И фотография.
— фотография? с Матвеем? — Агата поставила кружку на место и снова уронила голову на руки и истерично захохотала — она в дневнике. А дневник. Ахахахахах
— перестань — строго сказала бабушка, но внучка не могла успокоиться, истерика изводила ее.
— фотография в дневнике, а дневник в утке, а утка, в… в… — и тут раздалась пощечина.
— я сказала тебе перестань! — Александра Владимировна как обычно бывало в ярости ухватила Агату за плечо, выворачивая сустав, и еще раз ударила наотмашь.
Потом пихнула девушку на стул и прошлась по кухне.
— Я должна найти его до прихода Катерины. Пей и приди в себя! Вспоминай, где дневник! — приказала бабушка.
Агата успокоилась, болью больше, болью меньше… грустно смотрела на чашку с черной жидкостью. Сухие листья от кипятка еще не расправились и просто поднялись кверху кружки, кружили бревнами, толкались.
— это не моя кружка — отчего-то прошептала девушка, будто было самое время капризничать из-за любимой посуды.
— что? — Александра Владимировна остановилась.
Бледная внучка с искаженным от боли лицом неотрывно смотрела на нее.
— ах, ты! Ты! таскалась с ее мужем. Думаешь кто-то станет терпеть такое?! Да таких как ты гнать в шею надо. Камнями закидывать. Опозорить две семьи! Хоть какой-то прок от тебя будет….
— прок? … тебе? — спросила Агата.
— Катерине. и мне. — ответила вздыхая женщина — собирайся, пойдем снова к ней.
— я твоя семья. не Катерина — сказала Агата, чувствуя, что больше не может сохранять мужество и скоро или потеряет сознание или будет кричать от усиливающихся судорог мышц, дыхание постоянно сбивалось.
— что?! — завизжала женщина, ее зубы удлинились, пасть вытянулась. — моя семья не отщепенцы! не шлюхи, моя семья не станет разбрасываться
