Он повернулся к ней и снял очки. Его глаза были синими и холодными как лед, несмотря на жару.
– Она не вечно будет ребенком. Больше того, совсем скоро она перестанет им быть.
– Все равно она меня не простит.
– Я в этом не уверен. Она о тебе беспокоится.
– Знаю, и лучше бы она этого не делала.
– Может, и не станет, если поймет, что ты счастлива. – Тут он улыбнулся той самой озорной улыбкой, которую она помнила по довоенной фотографии из журнала. – Прости, Чарли, но ты попалась.
Объявили первое предупреждение провожающим, что им пора сходить на берег. Он уже больше не улыбался.
– Не против, если я скажу кое-что, что тебе не понравится?
– Против, но это тебя не остановит.
– Дело не в Ханне и не в Виви. Они лишь предлог. Дело в тебе. Ты никогда не задумывалась, что, может, было бы лучше, останься ты в Париже? Может, тебе обрили бы голову, может, тебе пришлось бы стерпеть остальное. – Тут он заметил выражение ужаса на лице Шарлотт. – Я вовсе не пытаюсь сказать, что это было бы легко. Но, по крайней мере, ты смогла бы их за это ненавидеть. А теперь единственный человек, которого тебе приходится ненавидеть, – это ты сама. Ты легко отделалась и теперь не можешь себя за это простить.
Некоторое время она молча стояла и смотрела на него.
– Интересная прощальная речь.
– Я подумал, что ты уже большая девочка.
– Или, как говорит Ханна, «та еще штучка».
– Именно. Ты это выдержишь.
Объявили второе предупреждение для провожающих. Он направился было к сходням и снова остановился. Позади него образовалась небольшая пробка из желающих сойти на берег. Какой-то мужчина метнул на них раздраженный взгляд, но потом заметил коляску и пробормотал под нос извинения. Хорас откатился к левому борту, подальше от поручней правой стороны, у которых уже собирались пассажиры, чтобы помахать на прощанье тем, кто остается. Она последовала за ним.
– Я только что передумал, – сказал он.
– Ты решил, что мне не стоит ехать? Или ты не хочешь, чтобы я вернулась?
– Я не хочу, чтобы ты хоронила в Париже своих демонов. Я думаю, что тебе стоит отправиться на их поиски. И твоего немецкого офицера тебе тоже стоит поискать. Черт, не могу же я его вечно так называть. Как его звали?
– Джулиан. – Тут она вспомнила его медицинский диплом. – Джулиан Ганс Бауэр.
– Так попробуй найти Джулиана Ганса Бауэра. И саму себя тоже. Вспомни радостные мгновения, хотя, держу пари, они тебя чуть не убили. Вспомни, что ты ему дала. И, что важнее, – что недодала. И если захочется заняться самобичеванием – прошу, не стесняйся.
– Ты закончил?
– На данный момент – да.
Он снова направился к сходням. Она пошла рядом.
– А потом возвращайся домой, – продолжал он. – Я буду здесь.
Они подошли к сходням, и матрос, стоявший рядом, протянул руку к коляске Хораса, чтобы направить на сходни.
– Я сам справлюсь, – огрызнулся Хорас, потом взглянул на нее и покачал головой: – Как я не устаю повторять, мы одного поля ягоды. – Он снова повернулся к матросу: – Но все равно спасибо.
И двинулся вниз по сходням.
– Как бы то ни было, – крикнул он через плечо, – не вздумай влюбиться в какого-нибудь сладкоречивого французского донжуана, курильщика «Голуаз».
– На это шансы невелики, – ответила она, хотя и не знала, услышит он ее или нет.
Она стояла и смотрела, как он исчезает в толпе сходящих на берег людей. Секунду спустя он мелькнул у нижнего конца сходней и снова пропал.
Шарлотт прошла вдоль борта и заняла место у поручней. Когда она взглянула на пристань, он был прямо напротив. Он не улыбался и не махал; просто сидел и смотрел на нее.
Внезапно рядом очутилась Виви с разноцветными катушками серпантина в руках. Повсюду вокруг пассажиры швыряли в воздух бумажные спирали, а собравшиеся на пристани люди пытались их поймать, и летнее небо наполнилось переливающейся радугой разноцветных лент. Шарлотт взяла у Виви катушку, подняла руку над головой и метнула серпантин. Яркая полоса мелькнула над водой и устремилась вниз, на пристань, где Хорас, протянув длинную сильную руку, ее поймал.
Снова раздался гудок, и буксиры начали отталкивать корабль от причала. Они с Хорасом продолжали держаться каждый за свой конец бумажной ленты, а расстояние между бортом и пристанью становилось все шире. Постепенно, одна за другой, цветные ленты вокруг них начали рваться. Она почувствовала, как серпантин между ними натянулся и лопнул, но продолжала сжимать в пальцах свой обрывок. А напротив нее, на пристани, он все так же не отпускал свой.
Заметки об источниках и благодарности
Существует достаточно мемуаров тех женщин, которые сражались в рядах Сопротивления или занимались разведкой для союзников во время Второй мировой войны, а также книг об этих женщинах; но их сестрам, которые – к счастью или к несчастью – не обладали той невообразимой храбростью, досталось гораздо меньше внимания. Легионы этих куда более обыкновенных женщин пробудили во мне любопытство и вдохновили на написание этого романа. Три книги оказались бесценным источником для исследования темы. «Когда Париж погрузился во тьму: Город света во времена немецкой оккупации, 1940–1944» Рональда С. Розботтома – это исключительно тщательное исследование и вместе с тем на удивление живой отчет о повседневной жизни во времена Оккупации, включающий вдумчивое описание нюансов коллаборации. Вскоре после того, как я начала исследование материалов для своей книги, я наткнулась – спасибо открытым фондам Библиотеки Нью-Йоркского общества – на том под названием «Еврейские солдаты Гитлера» и другой, «Жизнь еврейских солдат Гитлера», оба авторства Брайана Марка Ригга. Сначала я решила, что эти названия – просто игра слов либо намеренная провокация, в особенности потому, что большинство историков, с которыми я разговаривала, понятия не имели о тысячах евреев – или наполовину евреев, – которые служили в войсках Третьего рейха. Истории этих людей расширили и углубили книгу, которая изначально была задумана как роман об идентичности и синдроме вины у тех, кто выжил.
Помимо уже упомянутых книг и бесчисленных историй об Оккупации, существует множество дневников, которые вели девушки и молодые женщины и которые дают нам живые и очень личные впечатления о том, каково было жить под немецким гнетом как для евреев, так и для тех, кто ими не был. Перечислю всего несколько, из самых лучших: «Дневник в четыре руки» Бенуат и Флоры Гру; «Дневник Элен Берр», «Рю Орденер, рю Лаба» Сары Кофман; «Мама, как мы теперь называемся?» Жаклин Мениль-Амар. И еще одно произведение, написанное женщиной, которая помогала Сопротивлению и жестоко за это поплатилась: «Резистанс: путешествие женщины, борьба и сопротивление в оккупированной Франции» Аньес Юмбер.
Также огромную поддержку – профессиональную и личную – мне оказали многие люди. Я благодарна сотрудникам Библиотеки Нью-Йоркского общества за их профессионализм и неизменное чувство юмора и комнате Фредерика Льюиса Аллена в Нью-Йоркской публичной библиотеке, где для исследователя и писателя созданы идеальные условия. Еще я в долгу перед Джуди Линк, Джо-Энн Кэй, Андре Бернаром, Эдом Гэллехером и – за поддержку, превзошедшую всякое чувство долга, – перед Лори Блекбёрн. Ричард Сноу и Фред Аллен снова помогли мне не ударить перед историей и литературой в грязь лицом. Вклад Лизы Беннет в эту книгу гораздо больше, чем она думает. Еще я хочу сказать спасибо Эмме Суини, настоящему асу среди агентов и хорошему другу, а кроме того, Маргарет Сазерленд Браун и Ханне Браттесани из агентства Эммы Суини, всей команде «Сент Мартинс Пресс», в особенности – Элизабет Диссегаард, не только великолепному редактору, но и любезной и великодушной женщине.
