все отлично. Прошлым летом она вышла замуж за своего кузена. – Словно дождавшись, когда Уинифред поднесет чашку ко рту, он добавил: – Теперь она австрийская эрцгерцогиня.
Она поперхнулась, и чай пошел у нее носом. Келлингтон с самым равнодушным выражением лица протянул ей платок, но усталые глаза его смеялись.
Глава 14
Исповеди и невесты
Отжав тряпку, Малин толкнула таз ногой.
Стеллан жаловался, что солнце режет ему глаза – пришлось задернуть шторы и зажечь свечи. В их свете его кожа казалась мертвенно-желтой. Его постель была закрыта от присутствующих деревянной четырехстворчатой ширмой, расписанной цветами, но Малин для удобства чуть сдвинула ее в сторону. Уинифред видела голову Стеллана, его шею и обнаженную грудь с выступающими ребрами.
– Ты пришла помочь? – поинтересовалась Малин, шлепнув холодную тряпку на грудь брата.
Стеллан взвыл, ощерив зубы.
Отворачиваясь, Уинифред сложила руки на груди. Краем глаза она заметила, как Малин принялась обтирать Стеллана.
– Нет. Я пришла сказать, что мы с Теодором уходим.
– Сядь, – велела Малин брату, и тот неохотно повиновался. – Зачем ты мне это говоришь? – бросила она Уинифред. – Мне плевать.
– Если ты не заметила, это я помогала тебе весь день, – подчеркнула Уинифред, наблюдая, как Стеллан на дрожащих руках приподнимается, садясь в постели.
Его бил крупный озноб. Когда Малин прикоснулась мокрой тряпкой к его спине, он тихо застонал и опустил голову. На лопатках и пояснице у него краснели пятна, похожие на вишневые потеки.
– Если тебе что-нибудь понадобится, зови Келлингтона или его горничную.
– Господи, не дрожи ты так! – прикрикнула Малин, а затем бережно, почти ласково сдвинула в сторону волосы Стеллана, чтобы смочить ему затылок и шею. – Уходи, – сказала она Уинифред. – Мы справляемся.
Пожав плечами, Уинифред развернулась, но у самой двери голос Малин остановил ее:
– Нет, погоди-ка!
– Не принимай мою помощь за мягкотелость, – огрызнулась Уинифред. – Я тебе не собака, чтобы подзывать меня всякий раз, когда тебе вздумается!
– Извини, – ничуть не смутившись, ответила Малин.
Она приподняла руку Стеллана, чтобы обтереть его бок. Та тряслась, словно у немощного старика.
– Подай мне мазь, пожалуйста. Она стоит на комоде.
Надо же, Малин сказала «пожалуйста» – должно быть, так благоприятно действуют на нее лондонские туманы.
Уинифред обогнула раздвинутую ширму и кучу грязных вещей в изножье кровати – завернутые в кусок мешковины ботинки Стеллана, его брюки и пожелтевшая сорочка. Оказавшись по другую сторону кровати, она схватила с комода плоскую стеклянную баночку с аптечной этикеткой, повернулась и обнаружила, что Стеллан смотрит на нее.
Встретив взгляд Уинифред, он чуть прищурился. Небритый, нестриженый, худой, с крепко сжатыми дрожащими челюстями – он выглядел так, словно балансировал на краю могилы, хотя доктор с явным неодобрением заключил, что его здоровью ничто не угрожает. Уинифред настораживало другое – странный мертвенный блеск в глазах Стеллана, будто он и сам не прочь отправиться на тот свет.
– Что? – вдруг сказал он. – Жалеешь меня? Неужто хочешь приласкать?
– Невозможно помочь человеку, который жаждет помощи и сам же ее отвергает, – холодно возразила она.
Малин, яростно обтиравшая спину брата мокрой тряпкой, прикусила нижнюю губу. Уинифред подумала, что она вот-вот заплачет. Это она-то, прямая и резкая, словно лезвие.
В усмешке Стеллана мелькнули длинные клыки. Он крепче стиснул пальцами простыню.
– Мне не нужна ничья помощь, – выплюнул он, клацая зубами. Взгляд у него был вызывающий, дикий. – Мне никто не нужен. Пошли вы все к черту.
Малин замерла. Не разжимая губ, она швырнула тряпку обратно в таз и выбежала из комнаты. Глаза Стеллана засеребрились от злого удовольствия, когда он услышал, как хлопнула дверь.
– Это просто замечательно, – тихо заметила Уинифред, наклоняясь над постелью. – Потому что ты даром никому не нужен.
Явно не ожидав услышать подобное, Стеллан моргнул и снова оскалился. Его веки мелко дрожали.
– Разве? Вы притащили меня к Милорду, подрядили сестру мне в сиделки, даже сумели…
– Надо же, какие мы заботливые, – равнодушно протянула Уинифред.
Она подбросила в руке склянку и поставила ее обратно на комод. Ошеломленный Стеллан наблюдал за каждым ее движением.
– Думаешь, все так просто? У всех есть долги, и все мы их платим. Ты – наша разменная монета.
Он замолчал, вцепившись в постель так, будто она в любой момент может взбрыкнуть и сбросить его, как норовистый скакун. Подсыхающие струйки воды блестели на его плечах.
– В мире нашлось бы с полдюжины человек, которым ты был небезразличен, – безжалостно продолжала Уинифред. – Малин, твоя мать, Эвелин, Теодор. Думаю, ты отлично понимаешь, что сам отбил у них всякую охоту с тобой связываться. Кому ты продолжаешь доказывать, что ты полное ничтожество – им или себе?
– Да мне плевать на них, – хрипло рассмеялся он, содрогаясь, но взгляд его стал растерянным.
Уинифред в очередной раз поразилась, до чего они с Малин похожи, начиная хищными манерами и заканчивая вечно кипящей яростью.
– Тебе ведь нравится навлекать на себя гнев? Нравится, когда тебя презирают?
– Довольно, – выдавил Стеллан.
– Так ведь легче, правда? Кажется, будто другие ненавидят тебя сильнее, чем ты сам.
– Хватит.
– Открою тебе секрет: никто тебя не ненавидит, Акли. Всем на тебя плевать.
– Хватит! – взревел он. – Перестань. Прошу, перестань.
Уинифред выпрямилась. На простыню снова закапала вода, но на этот раз с его лица. Стеллан скорчился на кровати, негромко всхлипывая и дрожа от озноба. На горящей от жара спине вода давно высохла, и красные пятна пролежней еще отчетливее выступили на коже. Стеллан что-то бормотал, но она не могла разобрать ни слова.
Наконец он приподнял голову. Серые глаза, ничуть не менее безжалостные, чем в их первую встречу, сверкали от слез. Теперь Уинифред лучше изучила его и знала, что врагов у Стеллана не так уж и много – всего лишь один.
– Ты права, – выдавил он сквозь стиснутые зубы. – Всем плевать на меня. Малин… даже не заметила моего исчезновения. – Его губы мучительно искривились. – Я не человек, а недоразумение, пустое место – иначе они хотя бы ненавидели бы меня. Но вместо этого они пришли мне на помощь. Черт, лучше бы они меня ненавидели.
– Они любили тебя, Акли, – напомнила ему Уинифред. – Как и ненависть, безразличие не рождается из ниоткуда.
Стеллан опустил голову.
– Как они могли любить меня, если я сам себя так ненавижу? – еле слышно произнес он.
Уинифред не смогла оценить, насколько тяжело ему далось это признание. Она ничего не ответила – любая фраза прозвучала бы как издевательство. Меньше всего она хотела, чтобы Стеллан забыл, для чего наконец сделал признание самому себе.
Он протянул Уинифред руку ладонью вверх, и
