– Ляна, он преступник! – встряла со своим мнением и Тата.
Я смотрела на них, широко раскрыв глаза – пытаясь задержать слезы. Я не видела своих собеседников. Перед глазами стояла сцена ареста Громова. Его бледное, враз осунувшееся лицо, жалобный быстрый взгляд, брошенный на меня. «Тину не бросай, девочка», – только и попросил он на прощание, кивнув на подбежавшую к нему таксу. Я взяла ее на руки – та мелко дрожала. Пока я несла собаку к машине, Тина жалобно скулила…
Георг молча вел машину, я, прикрыв веки, сделала вид, что задремала.
Когда-то отец, которому я только что сообщила, что ночью ко мне «приходил» кто-то и «сообщил», что теперь я буду гадать людям, очень расстроился. «Я надеялся, тебя пощадят. Это очень тяжело – чувствовать чужую боль. Нужно иметь холодное сердце. А ты слишком жалостливая, дочь. И маленькая еще», – сказал он, но тут же добавил, что «ничего уже не изменить». Мне было двенадцать, слова его я всерьез не приняла, меня к картам гнало любопытство и… давняя зависть к отцу. Я видела, как к нему относятся те, кто приходит за помощью, как благодарят, часто со слезами на глазах.
Я плакала горючими слезами, как только узнала судьбу первой женщины, которой гадала самостоятельно. Прямо рядом с ней – нас разделял стол, а мне хотелось подойти, обнять, забрать ее боль… Ей сорок пять, мне двенадцать. Отец сидел в стороне, но так и не вмешался. «Нельзя третьему вторгаться в ментальный мир двоих, дочь. А вас в тот момент было двое – ты и она». Он вновь был расстроен, я чувствовала это. Причину его переживаний я поняла много позже, когда сама стала мамой.
Я до сих пор так и не научилась не пропускать через себя чужую боль, иногда жалея даже тех, кто для других казался негодяем. Я не оправдывала таких людей в реальной жизни, нет. Но признавала, что на подлые поступки их толкнули отчаяние или слабость. Или, как в случае с Павлом Андреевичем, любовь.
Громова мне было жаль. Но объяснить, почему так, я бы не смогла ни Тате, ни Георгу.
– Ляна, не страдай так. Эй, я вижу, ты не спишь. Ну, хочешь, я его старику оплачу хороший пансионат? А таксу возьмем с собой в загородный дом – там лужаек около гектара, пусть резвится.
– Мы еще не поженились, Георг. Ты обо мне многого не знаешь, можешь и передумать.
– Эка невидаль, ты тоже.
– Я не смогу бросить карты.
– Бросишь… Как дети будут, так и завяжешь с разбазариванием своего здоровья. Пока – балуйся.
– У меня есть уже ребенок. – Я схватилась за ручку дверцы машины, потому что знала – после этих моих слов Георг резко ударит по тормозам.
– Рассказывай! – приказал он, съехав на обочину с трассы.
– Сане тринадцать, его отец – Тальников. По документам я ему сестра. Он не знает, что его родила я.
– А Тальников?
– Тата на днях проговорилась, не удержалась.
– А он?
– Ошалел слегка. Отцу доложил, но Тата шантажом заставила их молчать. Не спрашивай, как ей удалось, – это личная история.
– Ладно.
– Кстати, о шантаже. Что такого о тебе знает Ангелина? Ответ «ничего такого» сейчас не прокатит, предупреждаю сразу.
– Лянка, ну правда – ничего такого. Мы ехали с ней по Жуковке, под колеса попал местный алкаш. Просто упал, а я не успел затормозить. Машина у меня тяжелая… В общем, травмы, несовместимые с жизнью. Гела знает, как замяли дело: вдову и дочь погибшего я содержу до сих пор. Жалею, что ментов тогда не вызвал, волокиты не хотелось. А вышло боком: чуть что – Гела припоминает. Мне, если честно, пофиг было, пока тебя не встретил. Но я же сказал, что решу этот вопрос!
– Решил?
– Да. Хочешь знать, как? На, – он протянул руку, я положила сверху ладонь и закрыла глаза…
…Гела с довольным видом складывает какие-то вещи в две дорожные сумки. Что-то говорит, не умолкая ни на минуту. Кокетливая улыбка, обращенная к кому-то, кто сидит на кровати. В «кадре» – мужские руки. Я узнаю часы – они и сейчас на руке моего будущего мужа. Да, это Георг. Берет сумки, улыбается прощально женщине и выходит за дверь…
– Гела давно спит с одним из моих айтишников. Парень от нее без ума. Я хорошо плачу, но ей этих денег все равно мало, вот и была со мной. И мне удобно: они с Жанкой для всех вроде как моя семья, никто на мою свободу не посягает. За последнюю операцию с Тальниковым я зарплату ему увеличил вдвое, поговорил с ней… Мирно разошлись.
– Ты спал с ней? – зачем-то спросила я.
– Зачем тебе знать? – искренне удивился Георг, вгоняя меня в краску и заводя двигатель. – Поехали, Лянка, а то Сотник куда-нибудь смоется, домой например, – вечер уже! Вот еще соперник! – ухмыльнулся он вдруг. – Ответь – ты в курсе, что Мишка влюблен в тебя по уши?
– Зачем тебе знать? – мелко отомстила я.
Глава 31
Сотник на время оставил нас в кабинете одних, и я даже не заметила, как он вернулся. Георг, по-моему, тоже не заметил. Мы сидели плечом к плечу, слушая два измененных техникой голоса…
– …Расскажите, когда и при каких обстоятельствах вы узнали, что Юдин обладает фамильной ценностью Бадони? Я имею в виду золотой крест.
– Девятого августа две тысячи двенадцатого года. На следующий день после конфликта в Жуковке. Я подслушал разговор Шандора Бадони и Романа Юдина. Я не только их обоих слышал, но и видел этот крест своими глазами. Понять, что тот сам по себе стоит немалых денег, было нетрудно.
– Как давно у вас лодка? – неожиданно сменил тему Сотник, а я «увидела», как напрягся Громов.
– Лодка… Я купил ее лет десять назад, неожиданно увлекшись рыбалкой. Вы нашли ее? Нет? А, поняли, когда заметили крюки для лестницы… Простая конструкция. Сделал еще в девяностых, когда работал водителем. Почти не пользовался, надобности не было. Только однажды…
