Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 67
Да уж, настроение у Сидорчука было просто катастрофическое. Никогда еще не чувствовал он себя так скверно, как в тот момент, когда оказался лицом к лицу со старым товарищем, ставшим теперь самым злейшим врагом.
Постнов казался спокойным, смотрел в лицо Сидорчуку прямо, без страха и раскаяния. Его больше, кажется, беспокоили связанные за спиной руки, которые мешали ему удобно сидеть.
– Ну, в самом деле, – обратился он к Сидорчуку. – Прикажи развязать руки! Оружия при мне нету, нога как колода. Что я могу сделать? Не убегу же я, в самом деле. Если и попробую, то вон какой молодец за спиной у тебя сидит! – Он кивнул на Чуднова. – Мне с ним не тягаться. Развяжи! Ты же разговаривать собрался, да? А какая же беседа при таких обстоятельствах?
– Василий! – угрюмо бросил Сидорчук. – Сними с предателя веревки! Черт с ним!
Чуднов выразительно поправил на ремне кобуру с револьвером, поднялся и грубо сорвал с арестованного веревки.
Разминая затекшие руки, Постнов заметил:
– Ну вот и ладненько! Теперь и поговорить можно! Только сразу предупреждаю, многого от этой беседы не жди, Егор! Что хочешь про меня думай, а главного я тебе не скажу.
– Главного ты и не понимаешь! – хмуро проговорил Сидорчук. – Главное мимо тебя прошло. Юбка тебе голову закружила. Гляжу я на тебя и дивлюсь, как может перемениться человек! Память тебе отшибло, что ли? Или заколдовал тебя кто? Не думал, что доживу до такого, чтобы старый товарищ меня свинцом попотчевать захотел! В уме не укладывается!
Постнов слушал его внимательно, но с видимым равнодушием.
– Зря ты, Егор! – сказал он, когда Сидорчук замолчал. – К чему это? Разошлись наши дороги. Чего теперь прошлое трепать? Мало ли старых товарищей ссорятся? Время сейчас такое. Брат на брата идет, сын на отца, отец на сына. Потерял я единственную свою любовь, без которой и жизнь ни к чему. Все из-за этих чертовых бриллиантов, гори они огнем. Взять бы их сразу и вместе через границу. Может, давно бы счастливы были, не знали бы этой боли и разлуки. Нет, я все про партию думал, про мировую революцию! А где она, ваша революция? Оглядись! Опять кругом сытые рожи, деньги, проститутки, батраки… Не хочу!
– Вон как ты заговорил! – зловеще процедил Сидорчук. – Революция ему помешала! В Европы захотел, с барышней под ручку! Красота!
– Да не поймешь ты! – с тоской произнес Постнов. – Настя же… – Он махнул рукой и отвернулся.
Вдруг замер и Сидорчук. Навязчивый морок снова на мгновение овладел им. Вал русых волос захлестнул его. Карие глаза излучали теплый свет, певучий голос лился в уши. Та короткая встреча шесть лет назад, странная, скомканная, случайная, почему-то врезалась в его память и никак не желала отпускать.
«Ну, может быть, это та самая любовь и есть? – со страхом подумал он. – Про которую все говорят? Околдовала как будто, стерва! Постнова заморочила, и меня хочешь? А вот шиш тебе, белогвардейская сучка!»
Он не на шутку рассердился, вспомнил про бриллианты, которые по-прежнему оставались недоступны, и его отпустило.
– Настя?! – грозно проговорил он. – Ты прежде о трудовом народе должен думать! Который голодает, сражается, всему миру счастье несет! Настя, говоришь, да? Тьфу! Ты на своего товарища руку поднял, не пожалел, а я должен теперь в твои чувства поверить?
– Можешь не верить, – сказал Постнов, отворачиваясь. – Что руку поднял, было, не отказываюсь. Так ведь ты не отступил бы! А мне средства нужны. Не нашел я Настю, хотя пол-России проехал. Есть у меня подозрения, что за кордоном она.
– За кордон, значит, собрался? – хищно спросил Сидорчук. – Даже сейчас совесть в тебе не заговорила, смотрю! Пропащий ты для общего дела человек, Постнов! Одна тебе дорога, сам знаешь куда. Об загранице и думать забудь. Не знаю, может, ты теперь и в боженьку поверил. Так лучше помолись ему перед тем, как мы тебя расстреляем!
Николай Ростиславович снова оборотил взгляд на бывшего товарища. В глазах его была печаль, непонятная Сидорчуку, и какое-то мертвенное спокойствие.
– Знаешь, Егор, в бога я не уверовал, но смерти не страшусь. Одного боюсь – что больше никогда не увижу ее, Настю… Для меня это… – Он покрутил головой, не нашел подходящего слова и только махнул рукой. – В общем, тебе бриллианты нужны, мне тоже. Только между нами такая разница, что я знаю, где они, а ты нет. Без меня вы будете их искать до Страшного суда. Поэтому предлагаю сделку. Я указываю, где бриллианты, мы делим, что осталось, пополам, и ты меня отпускаешь. Хватит с вас и половины. Я за эти чертовы побрякушки жизнью заплатил, любовью своей! Тебе даже не понять, что это за цена.
– Да плевать я хотел на такую твою жизнь! Поганая это жизнь, когда человек про долг свой забывает. Сейчас ты сказал глупость, которой я и слушать не хочу.
– Нет, не глупость, – мотнул головой Постнов. – Ты меня знаешь. Если не согласишься меня отпустить, ничего я тебе не скажу. Мне все равно. Под расстрел пойду, но молчать буду! Вот ты начальству в Москве это и объяснишь, что, мол, близок локоток, да не укусишь.
Лицо Сидорчука налилось кровью. Он смотрел на Постнова с такой ненавистью, что один его взгляд мог бы превратить того в пепел. Но арестант спокойно выдержал этот взгляд. Тогда Егор Тимофеевич вскочил со стула, схватил его за грудки и рванул на себя с такой силой, что треснула по шву рубаха.
– Да ты, гад!.. Ты!.. Не шути, иуда, а то я с тобой по-своему рассчитаюсь! Удавлю прямо здесь, вот этими самыми руками.
– Егор Тимофеевич! – негромко окликнул его Чуднов. – Ты бы успокоился, честное слово! Он свое получит, вот увидишь! Это дело от него никуда не уйдет. А нам камушки разыскать надо. Ты до поры-то его не попорть!
Сидорчук оглянулся. Его багровое лицо было искажено гримасой звериной ненависти. Но по мере того, как слова Чуднова доходили до командира группы, вид его менялся. Бешенство исчезло из глаз, пальцы разжались.
Он легонько, как-то брезгливо отпихнул от себя Постнова, отошел к окну и буркнул:
– И то правда. Пусть революционный суд решит. Наше дело бриллианты…
– А камешков-то вам и не видать, если не примете моих условий, – хладнокровно заявил Постнов, на которого гнев былого товарища не произвел, кажется, никакого впечатления. – Подумайте!
– В камеру его, Чуднов! – не оборачиваясь, приказал Сидорчук.
Василий встал, похлопал ладонью по кобуре и скомандовал:
– Шагай, контра! Да гляди, вторую ногу не сломай!
Постнов медленно поднялся и, сильно хромая, пошел к выходу. Когда дверь за ним закрылась, Сидорчук сел за стол, обхватил руками голову и тяжело задумался.
Между тем Постнова заперли в камере. Тяжелая дубовая дверь наглухо захлопнулась, железный засов лязгнул, и он остался один. Николай Ростиславович уселся на скамью из шершавых досок и тоже погрузился в раздумья. Перед его глазами опять вставал студеный мартовский рассвет девятнадцатого года.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 67
