Наконец Башка позвала меня делить награбленное. Мое внимание привлекли АК-102, два АК-74 и АК-74 м, а также стрелково-гранатометный комплекс «Тишина». Последний, правда, совсем без боеприпасов. Но сам факт!
Несколько АКС-74у, старенькие АК-47 и пистолеты без счета я отдал Молчунам почти не торгуясь. Мне они ни к чему, хотя, думаю, и людям Башки тоже. Но это уж пусть сами думают, что с этим барахлом делать
Подумать только, еще недавно за старенький калаш я бы мог любому горло зубами перегрызть. Невольное сравнение заставило меня вздрогнуть. Нет, Шип, в том-то и дело. Горло ты готов перегрызть любому именно сейчас. И не за хорошенький автомат, а иногда даже просто так. Все меняется: окружение, Город, ты сам.
По поводу дележки еды вышло сложнее. Молчуны, как главные представители голодного края, готовы были биться за каждую упаковку гречки. Крупы, кстати, валькирии хранили в прозрачных полиэтиленовых мешках по пять килограмм и со странными синими штампами на них. Сперли с какого-то склада? Вполне возможно. Надо будет отрядить Крыла разведать окрестности этого района. Вдруг там что-то еще осталось.
Мы забрали часть гороха, перловку, рис, пшено и немного фасоли, оставив кучу макарон и сомнительного вида консервы без всякой маркировки, Молчунам. Надо будет проверить еще потом, не улетят ли благодаря новой непонятной жратве люди Башки на околоземную орбиту.
— Что, теперь расход? — протянул я руку Башке, когда все наши, включая Крыла, загрузились трофеями. Блин, а мне ведь еще обратно на себе пулемет Слепого тащить.
— Думаю, до новой встречи и очередного взаимовыгодного сотрудничества, — ответила на рукопожатие Башка.
Я так и не понял, сколько искренности было в ее словах. Мне пришлось оттолкнуться от себя и заключить, что она, скорее всего, пиздит как дышит. И мы будем искренне надеяться, что больше пересекаться не придется. Пока Голос опять не придумает какую-нибудь новую игру.
Казалось, на этом можно было расходиться, однако я все ожидал какой-то подлянки. Поэтому услышав вопль одного из Молчунов, моментально перешел в режим боевой трансформации, а «Вал» будто бы прыгнул в руки. Зараза, штаны! Ну давайте, суки, что вы там решили устроить?
Однако Молчуны в ближайшее время ничего устраивать не собирались. Они и сами тревожно заозирались, в поисках источника шума. А когда нашли, вопросительно обратили свои взоры на собрата.
Худенький парень лет двадцати, может, чуть больше, бежал к нам от дальнего дома, будто увидел черта. Он размахивал руками и продолжал кричать. Только остановившись перед Башкой, недотепа наконец замолчал.
— Где? — задала самый главный вопрос Башка, после того, как просверлила взглядом крикуна.
— На втором этаже, прямо в подъезде. Я выходил из квартиры и увидел его. Он лежал. Страшный. Будто что-то вселилось в него. Не знаю, жив он еще или нет.
— Блокиратор, Безопасник, Миша, Стрела, Градирня, за мной. Шипастый, может, ты тоже? — немного поколебавшись, спросила Башка.
Выглядела она так растерянно, что очередные параноидальные мысли о ловушке исчезли так же быстро, как и возникли. На подобные многоходовочки не способен даже Голос, чего уж говорить о Молчунах. Единственное, я не обладал способностью читать мысли, поэтому лишь схватил за грудки любителя поорать в прекрасное теплое утро.
— Кто? — задал я другой, не менее важный вопрос.
— Белоручка, — ответил тот.
Глава 27
— Фу, бля, — бросился вниз Блокиратор.
Наружу Молчун выбраться не успел, начал блевать прямо на лестнице. Надо же, а я думал, что он взрослый мужик уже ко всему привык. Тем более в Городе.
Низенький и худой, как перышко, Стрела уткнулся носом в сгиб локтя, пытаясь не дышать, а толстый длинноволосый Градирня отвернулся, не в силах смотреть на лежащего. К моему удивлению, из рядовых только Безопасник держался молодцом. Если не считать ходивших желваков. Ну, и само собой, Башка. Хотя ей уж по должности было положено. Про Мишу я молчу. Лекарь отнесся к лежащему Белоручке, как и свойственно любому врачу — будто перед ним лежал испорченный кусок мяса.
— Ему очень больно, — справившись с волнением, сказала лидер Молчунов. — Мозг будто горит. Что-то пожирает его тело.
— Я даже знаю что, — ответил я ей.
Выглядел Белоручка плохо. Я бы даже сказал отвратительно. Почти все его тело покрыла какая-то черная корка, которая лежала вместо кожи огромными кусками. Кое-где она лопнула и из нее сочилась кровь и гной. Отсюда и запах, который так не понравился Стреле.
Неожиданно, учитывая, что не так давно Белоручка был вполне здоров, если не брать во внимание его обильное потоотделение. Сейчас же на нем живого места не было. Относительно незатронутой заразой оказалась лишь верхняя часть лица, и то кожа на шее уже темнела и набухала теми самыми корками, пока еще мягкими, которые вскоре должны были очерстветь и засохнуть.
— Что ты имеешь в виду? — спросила Башка.
— Он был единственный, кого ранили грызуны. В какую руку, правую?
Хорошо, что штаны уже порваны. Домой придется идти с приятной вентиляцией в нужных местах. Я перешел в боевую трансформацию, после чего выпустил сразу множество отростков. Перво-наперво схватил ими за конечности Белоручку, чтобы тот не попытался сделать мне что-нибудь плохое. Видал я его шаловливые ручки. С такими только в массажный кабинет устраиваться. К тому же непонятно, передавалась ли зараза от человека к человеку. Отростки я мог сбросить в любой момент, когда пойму, что что-то идет не так.
Наверное, со стороны это напоминало обезвреживание заложенной бомбы. Я, само собой, был опытным, даром, что зеленый, сапером. К примеру, мне удалось с помощью отростков и шипов разрезать рукав и подтвердить свою догадку.
Никаких ран там не было. Вот только предплечье уже мало походило на человеческое. Корки стали твердыми, подобно железу и оказались словно сварены между собой. Я стянул чужую руку лианой и попытался сделать «крапиву», а если серьезно — оказать хоть какое-то воздействие на конечность. Хрен там.
— Я не врач общей практики, но с ним происходит что-то очень хреновое, — заключил я. — И судя по той скорости, с которой развивается эта зараза, у нас есть все шансы увидеть это воочию.
— Миша, — сказал Башка.
В одном слове было все: и просьба, и приказ, и отчаяние. Мне казалось, лидер Молчунов сама все понимала. Однако бросить просто так своего человека, не попытавшись ничего сделать, не могла. Или здесь было что-то еще? Уж не трахается же она с Белоручкой? Если так, то я ничего не понимаю в женщинах.
— Попробую, — ответил лекарь, засучивая рукава.
Он осторожно приблизился к раненому, а если быть точнее, к умирающему и положил пальцы на место, где когда-то была рана. От легкого прикосновения Белоручка зарычал. Однако это не был звук боли, скорее голос разъяренного вольного животного, которого пытались приручить.
