которая отчитывала его и кузенов за их проказы в курятнике. «Вы ведете себя, как негры», — сказала она тогда. Тетя Грета повторяла каждый раз, когда они собирались показаться на людях в мире белых: «Только не ведите себя, как негры».
Кларенс помнил, как его злило, что небольшое озорство считалось, чуть ли не уголовным преступлением, в то время как белым детям, когда они вели себя, как негры, все сходило с рук.
Многие белые называли Кларенса «негром» как в детстве в Миссисипи, так и позже в Чикаго, но черные называли его так гораздо чаще. Сейчас он был уверен, что самым значительным вкладом его собратьев в ложь о низшем достоинстве черных была их собственная привычка называть друг друга «неграми». Сколько раз из их уст звучало: «Убери свою черную задницу», — как будто слово «черный» было самым унизительным прилагательным, которое они могли придумать.
Во времена подъема черных в начале семидесятых черная кожа обрела почти священную значимость. Цвет кожи Кларенса стал его отправной точкой. Ему было стыдно за тот пепел и за то, что он хотел стать белым хотя бы на полчаса. И он был уверен, что это путь всех чернокожих: стыд из-за того, что ты не белый; затем стыд из-за того, что ты хотел стать белым; затем стыд из-за того, что белые считают черных тупыми, некомпетентными и аморальными; и, наконец, стыд из-за того, что многие черные верят этому мифу о себе. Миф об аморальности, распространенный белыми расистами, был подобен радиоак-
193
тивному заражению, передающемуся из поколения в поколение. И многие черные сами увековечивают последствия расизма.
Существовало две Америки: белая, сверкающая обещаниями и неограниченными возможностями, и черная, погруженная во мрак безнадежности. Кларенс сражался с этой системой и побеждал ее, преуспевая в мире белых. Он отказывался склониться как перед расизмом, так и перед обвинениями в том, что он спит с врагом. И все же, сейчас он все еще испытывал стыд из-за обносков Хаверстромов, геля для волос, пепла и того, что его называли «негром» не только белые, но и черные.
Кларенс давно понял: когда ты — черный в Америке, то уровень стыда зависит от территории, на которой ты находишься. То же самое можно сказать и о гневе. Ему так хотелось объяснить все это Джейку — очень хотелось. Но как? Где найти нужные слова? Как пойти на риск быть униженным и отвергнутым? Определенных вещей не изменить. Джейк — белый. Может ли он вообще понять черного?
Внутри Кларенса всегда звучал голос: «Все это намного лучше, чем времена рабства, намного лучше, чем испольные работы и Джим Кроу». Законы изменились, возможности тоже. Теперь черного могли остановить только его собственные ограниченные способности и предубеждения. Кларенс всегда повторял это и обычно сам верил себе, но не сегодня, не здесь и не сейчас.
Ему часто напоминали на светофорах, в лифтах и универсамах: не важно, чего ты достиг, и кто ты есть — для некоторых белых и некоторых черных (иногда даже для самого себя) ты всегда будешь всего лишь негром.
Дэни продолжала изучать свою жизнь на земле, наблюдая за давно забытыми событиями. Она увидела те библейские стихи, в соответствии с которыми не жила тогда, услышала мудрые советы родителей, которым когда-то не последовала, и проповеди, на которые не реагировала прежде, по-новому увидела свои переживания, не понятые тогда с перспективы вечности.
— Эль-Ион как будто учит меня здесь всем тем урокам, которые я не восприняла на земле, — сказала Дэни Торелу.
— Совершенно верно, — ответил Торел, — Он дает Своим искупленным необходимые им уроки. Если они не прошли эти уроки на земле, то им придется сделать это здесь, чтобы подготовиться к служению в назначенном для них месте.
194
Дэни посмотрела непонимающе.
— Ты, конечно же, читала в книге Эль-Иона о том, что будешь царствовать вместе с Ним, сидеть на престоле Его Отца и даже судить ангелов. Что Его слуги, проявившие верность на земле, станут лидерами на небесах, а верным в малом будет многое доверено. Я знаю, что ты читала об этом, потому что в тот момент заглядывал тебе через плечо.
— Читать — это одно, а понимать — совсем другое, — сказала Дэни, — это кажется невероятным.
— Ты должна верить всему, что говорит Эль-Ион. Разборчивость — не для тебя.
— Сейчас я это понимаю. Ты говоришь о служении, но небеса — это место покоя. Разве не так? Меня удивляет, насколько я здесь деятельна. Я изучаю свою земную жизнь, наблюдаю за темным миром, общаюсь с другими, путешествую назад во времени, чтобы увидеть скрытое, бегаю и наслаждаюсь невыразимой красотой этого места. И я благодарна за все это. Мне казалось, что здесь будет намного меньше дел.
— Покой — это состояние души, — сказал Торел. — Ты пребываешь в покое, когда находишься там, где должна быть, и делаешь то, что должна делать. Временами здесь предпочитаешь ничего не делать, просто наслаждаясь тем, что вокруг тебя. Субботний покой существует даже здесь. Но ты ведь не представляла, что будешь просто сидеть и ничего не делать, ведь так? Бог многогранен и глубок. Зло монолитно и поверхностно. Вот почему ад — это бесконечная скука, а небеса — бесконечный восторг. Что касается деятельности, разве в Слове Эль-Иона не сказано, что на небесах Его слуги служат Ему? Что такое служение, если не действие и усилия, обязанности и ответственность? В этом нет никакого противоречия покою. Небеса — место одновременно и покоя, и деятельности. Но сейчас нам пора перейти к следующему уроку. Скажи мне: чему ты уже научилась?
— Одно могу сказать с уверенностью, — сказала Дэни, — это изучение моей земной жизни, стало для меня полной неожиданностью. Я думала, что никогда уже не оглянусь назад, но оказалось, что мои переживания на небесах — это во многом продолжение земных переживаний. Они взаимосвязаны. Небеса — не какая-то новая отдельная реальность, а, скорее, продолжение прошлой реальности.
Торел кивнул так, как будто Дэни сказала что-то само собой разумеющееся.
— Мой разум такой же, только стал более острым. Моя душа та же, только совершенно чистая. Мои навыки остались прежними, но проявлять
