Выждав пару минут, явсеже подняла его. Немогложе мне это все привидеться?
Осторожно нажала кнопку активации ичуть снова нешвырнула трубку напол.
Отвратительно белое лицо Лени Шалаева никуда неделось. Оносмотрело наменя пристально, снетерпеливым раздражением. Губыскривились вжесткой полуулыбке, вчерноте зрачков отражался голубоватый свет.
–Продолжим?– медленно проговорил он, несводя сменя глаз.
–Нет,– тихо, нотвердо ответилая.– Никакого продолжения небудет. Во-первых, яне стану выполнять твои указания, потому что несоглашалась наэту игру. Аво-вторых, тебя несуществует.
–Нотыже видишь меня?– Онповодил камерой, показывая себя совсех сторон.
–Этосамовнушение. Иесли незахочу тебя видеть, тоты исчезнешь.
–Серьезно?– Послышался сдавленный смешок.– Икакже ты это сделаешь?
–Сейчас узнаешь.
Зажмурившись изовсех сил, яподумала отом, чтосплю ипросто должна проснуться; что лицо втелефоне– этоночной кошмар, вызванный моей бурной фантазией иубежденностью втом, чтомогу видеть недоступное другим. Еслипрекратить внего верить, онпропадет, потому что Рома прав: снами случается толькото, кчему мы сами себя подталкиваем. Начто настраиваемся ичего ожидаем. Янастойчиво искала этого Леню, вотон ипришел. Итеперь вочтобы то нистало требовалось доказать, чтоподобного неможет быть.
Сколько ятак просидела, неизвестно, но, когда открыла глаза, призрак исчез. Странное приложение тоже. Часынаэкране показывали два сорок, хотя меня это неостановило.
–Тысума сошла, Серова, звонить втакое время,– сонно промычал втрубку Рома.– Что-то случилось?
–Да! Случилось! Настала твоя очередь доказывать, чтоничего ирреального несуществует! Хотьформулами своими, хоть медицинской энциклопедией, хоть теоремой Лагранжа илиВиета.
–Прямо сейчас?
–Да, сейчас. Потому что, если янемедленно неприму твою рационально-материалистическую точку зрения, будете искать меня надругой стороне!
Лиза Белоусова
Излеса приходящие
1.Пять ассоциаций сословом «призрак».
Опустошение, утрата, оцепенение, сожаление, плач.
2.Естьли жизнь после смерти?
Втом, чтосмерть– неконец, явнутренне (иабсолютно) убеждена.
Порой наменя накатывает знание, чтояходила поземле прежде ичто рано илипоздно мне суждено вернуться куда-то, давая циклу новый виток.
Однако, думаю, посмертие неедино длявсех, какне едина ижизнь. Есликаждый проходит свой путь наэтом свете по-своему, отчего итому свету небыть такимже многоликим инепредсказуемым?
3.Очем эта история?
Когда мне предложили написать рассказ опризраках, ясмутилась: призрак– нетот образ, ккоторому яприбеглабы сама посебе. Мнекуда ближе восставшие мертвецы, нежели неупокоенные души. Кроме того, призрак– почти всегда символ глубоко личный, имне казалось, чтоисторию онем нужно писать тонко иинтимно, аэто немой конек.
Поэтому прежде, чемприступить кделу, япопыталась понять, что«призрак» значит именно дляменя; какяготова говорить онем– каколирике иликак оготике, какотрагедии иликак очем-то противоестественном. Вышло иначе– покрайней мере, науровне замысла,– таккакмне хотелось исохранить болезненно-личный аспект, иизбежать строгого противостояния протагониста ипривидения.
Главная героиня «Излеса приходящих», Лера, ведет борьбу внескольких направлениях: ссобственной памятью (что иногда кажется борьбой сее бабушкой, оставшейся длянее противоречивой фигурой), сосмертью исконкретным призраком. Онавовлечена вэкзистенциальный конфликт, гдепризрак– ипостась самого примитивного человеческого страха, страха смерти.
Я хотела рассказать историю отом, какстрах перед концом итлением непозволяет наслаждаться тем, чтомир может нам предложить, икак постепенно разрушает нас изнутри. Какзаставляет терзаться перед лицом того, чтомы невсилах изменить. Отом, что, чтобы вырваться изего тисков, нужно посмотреть первобытному ужасу вглаза ипризнать, чтонаша встреча неизбежна, номы неможем позволить ему отравлять то время, чтонам отведено здесь исейчас. Осмерти думать нужно– онажестока, нодает нам многое,– однако нельзя позволять ей калечитьнас.
Вконце концов, всемы пройдем сквозь лес. Но«несегодня».
Призрака поймала накамеру моя бабушка. Вудушливый августовский вечер она отправилась бродить укромки леса, прихватив ссобой цифровой фотоаппарат. Позже, ужевгороде, угощая меня бутербродами, рассказывала: гуляла она далеко, заокраиной деревни. Япомнила то место: когда-то оно было раскидистым лугом– если встать всамом центре икликнуть, можно услышать эхо. Ночаща разрасталась итеперь приникала кзаборам жилых изб– никто неубегал налуг, ведь луга нестало.
Однако бабушка постарой памяти спускалась коврагам, гденекогда плескались ручьи. Втот раз, впрочем, онанезаходила глубоко, пробираясь вдоль юной, ноуже загустевшей рощи. «Щелкала» комаров, кишащих усмородины, исорок, покачивающих хвостами среди ветвей. Сидявцветочной кухне вее квартире, япролистывала кадры– череду изумительных мелочей,– пока она непостучала пальцем поэкрану:«Вот!»
Напервый взгляд фотография ничем неотличалась отпрочих– просто кусочек полынного простора, перетекающего вугрюмую хвойную полосу. Ивсеже что-то вней отталкивало сразу– какесли смотришь нафарфоровую куклу иждешь, когдаже она моргнет. Бабушка увеличила снимок, перескочила через два-три пиксельных квадрата кпышным зарослям у«врат» влес…
Сначала япочти отмахнулась: «Этовсего лишь тень»,– ноэто небыло тенью, какне было бликом илипятном напленке. Наискрящемся солнцем изображении чернел мертвец: плоть отслаивалась сгуб иподбородка, обнажая зубы идесны; волосы лезли влицо, прикрывая ввалившиеся глаза,– будто его терзал грозовой ветер. Новетер неподнимался втот день, ияподумала– быть может, дляпризраков нет покоя иони невсилах согреться. Озноб пронизал докостей, ияторопливо оттолкнула фотоаппарат:
–Удали. Ненадо держать усопшего поблизости.
Нопризраки навязчивы и,стоит их заметить, отказываются уходить. Наблюдают.
Ждут.
