class="p1">Но меня она уже не интересовала. Из-за резкого звука я дернулась, невольно ударила лестницу обеими ногами – и лестница полетела вниз (как полетела бы со мной, если бы я опустилась на нее всем весом, в этом нет сомнений). Я только и успела, что ухватиться обеими руками за ржавое крепление.
Я оказалась над бездной. Да, я помню, что от земли меня отделяли три этажа – в основном зале были очень высокие потолки. Но для меня это была именно бездна. Там, под моими лишившимися опоры ногами, нет ничего, и если я разожму пальцы, я буду падать вечно…
Мое положение было безвыходным. Как будто нарочно: только у меня начинает получаться, как кто-то берет и отшвыривает меня назад, как слепого котенка! Обидно до слез. Я не могла подтянуться, хотя и пыталась. В другое время у меня бы получилось, уж один раз я поднять собственный вес могу! Но не здесь и не сейчас. Мне было плохо, я устала, меня поливал ледяной дождь. Держаться раненными руками за грубую ржавую железку было больно, каждый миг – как пытка. У меня даже не было сил закричать!
Не знаю, зачем я вообще держалась. Думаю, из чистого упрямства. Из-за боли и усталости разум угас, отступил на второй план, и осталось только нечто первобытное, то, что можно назвать основой основ. Она и определяет, кто сдается сразу, а кто держится до последнего.
Но мое «до последнего» неотвратимо приближалось, пальцы разжимались сами собой. Я уже знала, как это будет: я отпущу и полечу вниз. Мой полет будет бесконечным – и очень быстрым. Три этажа – не небоскреб. Я упаду без крика на бетон и остатки асфальта. Меня найдут, как нашли Регину, но никто не подумает, что это было самоубийство. Мою смерть начнут расследовать… А мне будет все равно.
Я ждала этого, как сторонний наблюдатель, безразличный к судьбе главного героя. Пять, четыре, три…
Но мой обратный отсчет не закончился. Мое запястье перехватила сильная рука и легко, как плюшевого медвежонка, подняла наверх. Как будто я вообще ничего не весила! От шока и бьющего по лицу дождя я не сразу разглядела, кто это. А когда разглядела, все равно не поверила своим глазам. Похоже, я дошла до такого состояния, когда у меня начались галлюцинации! Его не может быть здесь, просто не может!
Но он был. Влад Ларин собственной персоной. В этой дождливой ночи, словно вырвавшейся из прошлого, он был до дрожи похож на своего старшего брата, вдруг вернувшегося с того света. Но я не поддалась иллюзии, я точно знала, кто передо мной.
Одной рукой он удерживал нас обоих на крыше, другой прижимал меня к себе. А я, разглядев, кто со мной сейчас, вцепилась в него, как и положено утопающему держаться за соломинку. Кажется, я плакала. Точно сказать не могу – да и он не смог бы. Все это, как опытный заговорщик, скрывал дождь.
Я слышала, как внизу все еще воют сирены, и теперь понимала, что это полиция. А выстрелов больше не было. Все закончилось.
Глава 17
Думаю, я сегодня сниму повязки с рук. Пару дней походила – и хватит, порезы уже не болят, а бинты быстро пачкаются и мешают мне. Доктор сказал, что шрамов не останется, и это к лучшему. Я не считаю шрамы уродливыми, но новые мне получать не хотелось бы. Я эту ночь и так запомню безо всяких «сувениров»!
– Спасибо, что приехали, – слабо улыбнулся Дмитрий Наумов. – И за все спасибо… Вы ведь понимаете, что я перед вами в неоплатном долгу?
– Нет никаких долгов, – покачала головой я. – Я делала это не ради вас, а ради Регины. Думаю, она бы хотела, чтобы все закончилось именно так. В конце концов, она отдала за вас жизнь, Дмитрий. Она очень вас любила.
Я говорила без злобы и упрека. Наумову это сейчас не нужно – он и так достаточно порядочный человек, чтобы чувствовать вину. А я на него не злилась. Это раньше, когда я придумывала версии преступления, он был для меня злодеем номер один и я его почти ненавидела. Теперь, когда я знала правду, мне было его жалко.
Регина Харитонова и Дмитрий Наумов пересеклись на круизном лайнере. Ее туда позвала подруга, а для него это была очередная вечеринка, из которых тогда складывалась его жизнь. Они сразу понравились друг другу. Для Регины, привыкшей к вечным упрекам и нытью Аделаиды Викторовны, общение с ним было как глоток свежего воздуха. Человек, который ничего не боится, для которого нет запретов, надо же! Дмитрию она тоже искренне понравилась: в ней была наивная честность, которой остро не хватало его прежним пассиям.
Нельзя сказать, что он соблазнил ее. Там, на корабле, Регина хотела быть с ним не меньше, чем он с ней. Ночь порой стирает прежние границы, особенно если ты молод, вокруг звучит только музыка, а воздух пронизан свежим морским ветром…
Утром все по-другому. Утром Регина испугалась. В ее сознании уже звучал шипящий голос бабки, проклинающий ее, называющий шлюхой и безвольной дурой. Старые запреты болели, как шрамы перед грозой. Ей показалось, что она совершила жуткое преступление, опозорила себя и всю свою семью. Она удрала с корабля, не прощаясь с Дмитрием, она хотела только одного: сделать вид, что этой ночи никогда не было.
А для него она не стала одной из «одноразовых девиц», он ее не забыл. Дмитрий пытался найти ее, однако знал он только имя. В конце концов брат убедил его, что, если девочка не хочет общаться – не нужно на нее давить. Ушла – и скатертью дорожка!
Но забыть про эту ночь у Регины не получилось, очень скоро она узнала, что беременна. Боюсь даже представить, какое давление обрушилось на нее тогда! Бабка, мать, старшая сестра – все считали, что от этого ребенка нужно избавиться, если она хочет хоть чего-то добиться в жизни. Чего – они никогда не уточняли.
Но Регина впервые проявила истинную твердость. Как будто только вместе с ребенком она обрела силу воли! Она точно знала, что не избавится от малыша никогда и ни за что. Не сомневалась она и в том, что будет растить ребенка сама. Наумов тогда мотался по Европе, в Россию он не спешил, он был вольным ветром и не рвался завести семью. Да и потом, усилиями бабушки Регина была убеждена, что такие, как он, не женятся на таких,
