— А Хэппи Дарк дома, — сказал Сим Дарк. — Приехал вчера вечером, когда его мать уже легла спать, съел ужин, что она оставила, а затем отправился в свою комнату. Она ничего не знала, пока утром он не спустился к завтраку. Говорит, что встретил в Сингапуре старого приятеля, который дал ему почитать давнюю шарлоттаунскую газету. Ту саму, в которой тот дурак репортер накропал рассказ о кувшине. Хэппи говорит, что подумал — наверно, стоит вернуться домой и проверить, имеются ли шансы получить кувшин. Его мать в таком восторге, что едва может говорить. Просто сидит и смотрит на него.
Но настоящая трагедия, что случилась этой ночью, не обсуждалась за завтраками, потому что о ней узнали лишь несколько дней спустя. Никто не заметил, как Кристофер Дарк, пьяный, как обычно, вбежал через кухонную дверь в горящий дом и был убит падающей балкой. Предполагали, что он, вероятно, предпринял сумасшедшую попытку спасти кувшин. Клан был весьма взбудоражен страшным концом бедняги Криса, но под всеобщим ужасом крылось спокойное убеждение, что все произошло к лучшему. С одним из позоров семьи было покончено.
Мюррей Дарк гордо осмотрел свой дом, вернувшись с похорон.
«Скоро у тебя будет хозяйка», — сказал он.
Донна послала за Питером, едва ей позволили с кем-либо увидеться, и умоляла простить ее. Она поняла, как сильно он ее любит, несмотря ни на что, иначе он никогда бы не кинулся в горящий дом спасать ее. Питер не стал ее разубеждать. Он помнил слова Стэнтона Гранди, что жизнь была бы невыносима, если бы мы иногда не верили обману. Ложь легко легла на совесть Питера, потому что он знал — подумай он хоть на секунду, что Донна находится или могла бы находиться в том обреченном доме, он бы перевернул его от подвала до чердака ради нее.
— Но больше никаких побегов, — сказала Донна. — Я выйду за тебя замуж открыто, пусть отец хоть лопнет.
Однако Утопленник Джон не лопнул. Он сказал Донне, что, поскольку Питер спас ей жизнь, то заслуживает ее, и она может ехать в Африку фотографировать львов с его благословления. И в первый же раз, когда Питер пришел к Утопленнику Джону после возвращения Донны домой, тот радушно пожал ему руку и повел показывать свою любимую свинью. После чего Питер заключил, что Утопленник Джон — отличный парень.
— Что ж, поздравляю, — сказал Роджер, встретив сияющего Питера, выходящего через западную калитку.
— Спасибо. Слышал, тебя тоже можно поздравить.
Лицо Роджера окаменело.
— Не знаю. Положены ли поздравления, если ты собираешься жениться на девушке, которая любит другого?
— Вот как? Все еще?
— Все еще.
— И ты собираешься жениться на ней?
— Да. Поздравь меня теперь, если сможешь.
VI
В одно сентябрьское утро Джоселин Дарк проснулась с ощущением, что в этот день что-то произойдет. Она получила некий знак во сне. Она села и посмотрела в окно. Лучи восходящего солнца освещали Лесную Паутину, хотя склоны холма еще были в тени. Вокруг красовались урожаем золотые зерновые поля. Воздух казался розово-серебряным, кристальным. Дом словно манил ее. И она тотчас поняла, что же должно произойти. Она пойдет к Хью и спросит, сможет ли он простить ее.
Она хотела сделать это еще с того вечера, когда встретила миссис Конрад, но не могла набраться смелости. А сейчас, каким-то загадочным образом, смелость пришла. Она узнает правду. Какой бы она ни была, сладкой или горькой, это лучше, чем невыносимая неопределенность.
Она не могла идти, пока не наступил вечер. День казался долгим, он никак не желал уходить, он мешкал на красных дорогах, на кромках серебряных дюн, на красных вспаханных паровых полях по склонам холма. И пока он не ушел совсем, и полная луна не засветила над березами Лесной Паутины, Джоселин не могла решиться. Ее мать и тетя Рейчел ушли на молитвенный вечер, так что некому было задавать ей вопросы. Старый Миллер Дарк нагнал ее на своей повозке и предложил подвезти, и Джоселин согласилась, потому что знала, что обидит старину Миллера, если откажется. Будучи в таком приподнятом настроении, она не хотела встречаться или ехать с кем-либо. Старый Миллер был в очень хорошем расположении духа, он только что дописал историю клана. Желает ли она получить ее в виде книги или подпишется на копию? Джоселин сказала, что возьмет две, ей было интересно, написал ли старый Миллер что-нибудь о ней и Хью. Он вполне способен на такое.
Джоселин сошла с повозки возле ворот Уильяма И. Старый Миллер предположил, что она хочет зайти к ним, и она не стала разуверять его. Но как только он исчез за деревьями на повороте, она пошла по дороге Трех Холмов к Лесной Паутине. Воздух был морозно-резок; волны в заливе дрожали, словно опьянев от лунного света — все было также, как одиннадцать лет назад, в ее свадебный вечер. Какую глупость она сотворила! Хью никогда не сможет простить ее. Ей охватил приступ паники, и она чуть было не повернула назад и не помчалась вниз с холма.
Но Лесная Паутина была уже рядом, милая, разочарованная Лесная Паутина. Джоселин задрожала от тоски, глядя на нее. Она взяла себя в руки и прошла через двор. В окне кухни горел свет, но никто не ответил на ее стук. У нее заныло сердце. Она не могла уйти, не узнав. Дрожащей рукой она откинула щеколду и вошла. Прошла через кухню и открыла дверь в гостиную. Хью сидел там один, у праха холодного камина. Он поднялся на ноги, и она увидела его изумленное лицо в свете, падающем из кухни.
— Хью, — отчаянно воскликнула Джоселин — она должна начать первой, ведь кто знает, что он может сказать? — Я вернулась. Я была глупа, совсем глупа. Можешь ли ты простить меня? Ты все еще хочешь быть со мной?
Наступила тишина, показавшейся ей бесконечной. Она дрожала. В комнате было холодно. Как давно здесь не разжигали огня. Весь дом остыл. В нем не осталось места для нее. Она отвергла его.
После мгновений, показавшихся вечностью, Хью подошел к ней. Обжег ее пронзительным взглядом.
— Почему ты хочешь вернуться? Разве ты до сих пор… не любишь его?
Джоселин вздрогнула.
— Нет… нет, — только и смогла она сказать.
И снова Хью замолчал. В груди ликующе зачастило сердце. Она пришла к нему… она снова принадлежит ему… не Фрэнку Дарку, а ему, только ему. Она стоит здесь, в лунном свете, на том самом месте, где много лет назад насмеялась над ним. Прося у него прощения и любви. Ему нужно лишь протянуть руку и прижать ее к своей груди.
Хью Дарк был сыном своей матери. Он сдержал страстные слова, что рвались с его губ. Он заговорил… холодно и сурово.
— Возвращайся в Серебряную Бухту… надень свое свадебное платье и вуаль. Приходи ко мне так, как ты ушла… приходи как невеста к своему жениху. И тогда… я, может быть, выслушаю тебя.
Гордая Джоселин стала смиренной. Она сделает все… все, что прикажет Хью. Никогда еще она не любила его так, как сейчас, стоя пред ним, высоким, мрачным и суровым, в гостиной Лесной Паутины, залитой лунным светом. Она падет перед ним на четвереньки и поцелует его ноги, если он прикажет. Она пошла в Серебряную Бухту, поднялась на чердак и достала коробку, в которой хранились ее свадебное платье и вуаль. Она надела их, словно в трансе, подчиняясь неодолимой воле, что сильнее ее.
