незадолго до смерти Пироговой эту тетрадку видела на столе нашей убиенной Саранцева?
— Да так и попал, как Томашевская вам в итоге рассказала. Я думаю, она говорит правду, — заметил Казик. — Она и Валера Мухин обнаружили мертвую учительницу химии. Валера побежал к директору, а Лина, барышня отнюдь не пугливая, осталась в классе. Тут она и заметила лежащую на столе знаменитую тетрадь Пироговой. И решила этот сборник школьных прегрешений припрятать. Вскоре выяснилось, что Саранцева вроде как имеет виды на Гриневича и тот не возражает… Заметьте, Лину, первую школьную красавицу, отверг, а какую-то пигалицу-литераторшу — нет. Что делает первая красавица? Мстит! Причем не физруку, а литераторше. Подсовывает ей в шкаф кондуит Пироговой, точно зная, что не сегодня так завтра сюрприз обнаружится. Правда, до этого Лина вознамерилась было вырвать страницу, где Пирогова уже начала записывать прегрешения одиннадцатого «А» и непосредственно самой Томашевской, но вовремя сообразила, что это может вызвать подозрения. Вот откуда надорванная, но не вырванная страница в кондуите. А что касается запаха… Оказывается, эта туалетная вода продается в достаточно больших флаконах, и Лина ее переливает во флакончик маленький. А у флакончика пробка выпала, и все вылилось в сумку, попав на тетрадь. Но вот тут уже Лине соображения не хватило, она совершенно не подумала, что замшевая обложка хорошо и достаточно надолго запах впитает. А уж о том, что этот запах вспомнит Владимир Николаевич, вообще, полагаю, мало кому могло прийти в голову.
— Ну, может, это и правда… — не стал возражать Орехов. — Тем более что Томашевская в тот вечер в школу не заходила. Никто ее не видел.
Беседа, начавшаяся с грозовых раскатов и метания молний, закончилась в конце концов тем же, чем и заканчивается обычно гроза, — тишиной и умиротворением.
На прощание Орехов сказал:
— Казик, мы с вами еще вчера договорились, что вы пообщаетесь с Борзенковым насчет тех трех парней — Руденко, Ефремова и Краснова.
— Борис Борисович, неужели вы думаете, что, если бы я имел какую-то информацию, я бы так долго занимался с вами препирательствами по вопросу, который вполне уже можно считать второстепенным?
— Ну, — устало вздохнул майор, — эти бывшие пацаны вообще могут быть третьестепенными.
— Не исключено, — согласился Аркадий Михайлович. — Но я вчера не дозвонился Сергею Игнатьевичу. Сегодня утром я выяснил, что он уехал к сыну в Академгородок, домашнего телефона сына никто не знает, а сам Сергей Игнатьевич появится у себя дома только к вечеру.
— А на мобильник вы позвонить не догадались?
— Увы, Сергей Игнатьевич не пользуется мобильным телефоном.
До Борзенкова Казик дозвонился около пяти часов вечера. А спустя час перезвонил Орехову.
— Борис Борисович! Не желаете ли пожаловать ко мне? Только, к сожалению, у меня нет ужина. Я как-то не заметил, что извел все запасы. Представляете?!
— Не представляю! — совершенно искренне удивился майор.
— Зато я, кажется, вычислил, кто и почему убил Галину Антоновну Пирогову.
Орехов примчался к Казику с такой быстротой, словно ракету оседлал.
— Ну? — спросил с порога и тут же протопал на кухню, плюхнулся на стул, отер рукавом лысину. Создавалось впечатление, что не майор летел на ракете, а ракета летела на нем. — Только без ваших любимых театральных эффектов! Точно, ясно, конкретно.
— Как будто я вечно спектакли всякие устраиваю, — изобразил обиду Казик.
Орехов лишь отмахнулся.
— Я переговорил с Сергеем Игнатьевичем, — сказал Казик уже совершенно серьезно. — Руденко он почти не помнит. О Ефремове отозвался в целом хорошо. Но самый любопытный — Краснов. И, знаете, чем он любопытен?
— Ну?
— Он сын Киры Анатольевны Роговой.
— Едрена-матрена… — Орехов покачал головой, потер усы, хмыкнул озадаченно.
— Именно. И когда я это узнал, у меня все встало на свои места. Я все вычислил. Вернее, не так, я все-таки не математик. Я не столько вычислил, сколько сложил все в одну картинку, исходя из моих профессиональных знаний.
— Из знаний психолога?
— Естественно, не математика. Я понял, почему Кира Анатольевна столько лет терпела несносный характер Галины Антоновны. Почему многих неугодных она весьма ловко, а порой весьма жестко выпроваживала за стены гимназии, а с Пироговой мирилась, договаривалась с ней и вообще пыталась как-то сгладить углы. Она была ей обязана! И не просто обязана, а, как принято говорить, находилась у Пироговой под колпаком. Вы помните, дорогой Борис Борисович, мы с вами предполагали, что в ту ночь Галина Антоновна могла наступить на собственные принципы и пойти на поклон к брату только потому, что к ней на поклон пришел человек, которому ей самой трудно было отказать. Мы предполагали, что это могли быть либо директор гимназии, либо кто-то из родителей. А оказалось, и то и другое в одном лице.
— Ну да, — кивнул майор. — Единственный сын, гордость и надежда, вдруг влипает по собственной глупости в такую жуткую историю. Глупость одна, а необратимых последствий множество! Ради того, чтобы сынка спасти, Рогова могла полжизни поклоны бить.
— Вот именно! И она это делала. Конечно, пыталась, что называется, соблюсти лицо. Пирогова, надо отдать ей должное, тоже границы особо не переходила. Но и на попятную не шла. Другие учителя подстраивались под директора, а Галина Антоновна как привыкла себя вести, так и вела. Портила жизнь детям, родителям, и все в соответствии с собственными принципами. Но! Надо понимать характер Киры Анатольевны. Уж поверьте, дорогой Борис Борисович, не такой уж это редкий типаж с точки зрения психологии. Подобные люди, если их очень сильно взять за горло, способны крепко стиснуть зубы и довольно долго терпеть. Но потом наступает момент и… все! Эти люди не могут терпеть вечно. Рано или поздно они все равно сорвутся, даже если это будет для них крайне опасно. И такой момент, я полагаю, возник именно тогда, когда руководитель департамента образования мэрии устроил директору серьезный нагоняй по поводу поведения Пироговой. Об этом нагоняе Кира Анатольевна сама рассказала следователю Горбунову, что вполне умно: о нем нетрудно было узнать из других источников. И, напомню вам, опять же сама Кира Анатольевна рассказала, что после весьма унизительной выволочки она позвонила Пироговой и тоже выдала ей пару ласковых.
— И что? — не выказал энтузиазма Орехов. — Положим, они даже разругались вдрызг. Может, даже обматерили друг друга. Это совсем не доказательство, что одна другую отверткой пырнула.
— О нет!.. — Казик ухмыльнулся, посмотрел на Орехова многозначительно. — Я не думаю, что эти дамы матерились. Однако я думаю, что обе дамы нарушили незримые, но четко очерченные границы. Кира Анатольевна пригрозила уволить Галину Антоновну, а та пообещала поведать миру историю про сына.
— И что? — повторил майор. — Прошло достаточно много лет. Никаких документальных доказательств не осталось. Даже главный
