За три месяца до Ялты Рузвельт принял отставку Корделла Халла. Новым государственным секретарем был назначен Э. Стеттиниус (бывший глава совета директоров корпорации «Ю. С. Стил»), не имевший никакого дипломатического опыта. Это еще раз подтверждало старую вашингтонскую поговорку, что кабинет Рузвельта — это правительство одного человека.
Член британской делегации генерал Исмей кратко и точно изложил суть крымской встречи: «Приятная в гастрономическом отношении, бесполезная — в военном, удручающая — в политическом». На фоне общих деклараций о будущей демократической Европе Рузвельт, по словам Черчилля, сдавал Сталину одну позицию за другой. Польша, ради свободы которой западные демократии вступили в войну, была в Ялте отдана на откуп Сталину. Ради мифического послевоенного сотрудничества с Советским Союзом Рузвельт пожертвовал интересами «малых» восточноевропейских стран. Американская сторона представила на конференции документ под названием «Декларация об освобожденной Европе», который был принят. «Дядя Джо» подписался под ничего не значившими для него дефинициями демократии.
В дни ялтинских переговоров американского посла в СССР Э. Гарримана пригласили на открытие пионерского лагеря «Артек». Растроганный посол передал детям подарок правительства Соединенных Штатов — чек на десять тысяч долларов. Ему вручили ответный подарок — изготовленный из ценных пород дерева американский герб. Посол распорядился повесить «символ великой дружбы» на стену в своем кабинете в Москве. Лишь в 1952 году по чистой случайности сотрудники посольства обнаружили в подарке советской пионерии подслушивающее устройство.
Разочарование Буллита в иностранной политике Рузвельта вылилось в его послевоенных публикациях: «Вместо попыток заполнить вакуум власти через создание федерации независимых демократических государств Рузвельт предпочел рискованную игру обращения Сталина из советского империалиста в демократического партнера». У бывшего посла оказалось отчетливое видение «тирании зла», этой «красной амебы» (выражение Буллита), готовой поглотить культурные столицы Европы — Варшаву и Краков, Берлин и Дрезден, Будапешт и Прагу.
В феврале 1945 года шестнадцать лидеров польского сопротивления получили от Сталина приглашение на «конференцию» по вопросу формирования коалиционного Временного правительства. Главнокомандующему Армией Крайовой генералу Л. Окулицкому и главе польского подпольного правительства Я. Янковскому давались гарантии личной безопасности. Сразу же после этого они были арестованы и тайно переправлены в Москву для скорого суда. Дата и место гибели Окулицкого и Янковского точно не установлены.
Среди секретных соглашений, подписанных в Ялте, было решение о насильственной передаче органам НКВД русских эмигрантов и советских граждан, не желавших возвращаться в СССР. Это соглашение обрекало людей на гибель. По оценкам различных источников, союзники выдали Сталину более двух миллионов «добровольных репатриантов», как их называла советская пропаганда. Не в первый раз за время войны правительства Англии и США сочли нужным принять за правду то, что навязывалось им советскими властями и что на самом деле было ложью, причем каждая из трех сторон знала, что это ложь.
Еще в парижские годы Буллит называл Сталина Филиппом Македонским, готовым захватить все греческие (западноевропейские) города, «Афины и Спарту, Францию и Германию». В 1947 году Сталин в беседе с главой французской компартии М. Торезом прямо сказал о том, что если бы Черчилль «опоздал с открытием второго фронта… то Красная Армия освободила бы Париж». В Потсдаме в разговоре с послом Э. Гарриманом хозяин Кремля позавидовал Александру I, которому в отличие от него удалось дойти до французской столицы.
То, о чем удивительно верно предупреждал за два года до Ялты политический изгой Уильям Буллит, с горечью подтвердил 5 марта 1946 года в знаменитой фултонской речи сэр Уинстон Черчилль: «От Штеттина на Балтике до Триеста на Адриатике — поперек континента — опустился железный занавес». Черчилль мог бы добавить, что железный занавес для Старого Света выковывался в бальном зале Ливадийского дворца в Крыму.
Вернувшись в феврале 1945 года из Ялты, Франклин Рузвельт сообщил своим приближенным, что уловил в характере Сталина «нечто, что выламывается из образа большевика-революционера» и, видимо, уходит корнями в семинаристское прошлое советского вождя. «В нем проглядывают черты истинно христианского джентльмена», — резюмировал президент.
1 марта, выступая перед обеими палатами Конгресса, Рузвельт, подводя итоги Крымской конференции, подчеркнул: «Никогда в истории не было еще случая, чтобы главные союзники были столь едины не только в целях войны, но и во взглядах на мир». К тому времени относится и последнее известное высказывание Рузвельта о своем бывшем советнике. На вопрос журналиста, что президенту известно о судьбе Буллита, Рузвельт раздраженно ответил, что не знает, убит ли тот на фронте или жив и станет французским премьер-министром.
В начале 1945 года дивизии под командованием де Латтра полностью освободили юг Франции и готовились к форсированию Рейна. Орвилл Буллит получил из Парижа письмо, датированное 20 февраля 1945 года: «Дорогой Орвилл! Около шести недель назад в Эльзасе меня сбила машина, и левая нога, бедро и ребра дали трещину. Это глупо — мы тогда были заняты подготовкой к наступлению — я никому ничего не сказал и пережил несколько тяжелых дней на фронте, к тому же на холоду. В итоге через девять дней уже не мог стоять на ногах без посторонней помощи».
Буллит продолжил лечение в американском госпитале в Нейи, но от полученных травм полностью так и не оправился. До конца своих дней Билл опирался на трость, однако это не помешало адъютанту де Латтра возвратиться в штаб французской армии. Концовка письма выдает характер автора: «Де Голль спросил, не хочу ли я поехать домой на поправку, но я ответил, что сначала хочу посетить Берлин».
12 апреля 1945 года советские войска вели тяжелые бои в Восточной Пруссии, а также вышли в предместья Вены. Передовые американские части форсировали Эльбу в районе Магдебурга. В то апрельское утро художница Елизавета Шуматова работала над портретом Франклина Делано Рузвельта в президентской лечебнице в Уорм-Спрингс в Джорджии. За пять минут до окончания сеанса Рузвельт неожиданно произнес «У меня страшно болит голова» и потерял сознание. Всего за несколько часов до кончины президент отправил телеграмму английскому премьеру с просьбой не преувеличивать советскую проблему.
Незадолго до смерти Рузвельта, 1 апреля 1945 года, Сталин, согласовывая стратегические планы, написал командующему союзными войсками Эйзенхауэру, что Берлин утратил свое прежнее стратегическое значение, и Красная Армия намеревается овладеть столицей Германии лишь вспомогательными силами. Отправив союзникам этот «первоапрельский розыгрыш», Сталин бросил на берлинское направление миллион с четвертью солдат и двадцать две тысячи артиллерийских стволов. По сей день в России живет молва, что чудовищные потери советской армии при штурме немецкой столицы были вызваны непременным желанием Сталина взять логово Рейха к пролетарскому празднику 1 мая.
Гитлер, перед тем, как принять яд, указал в политическом завещании: «Франция продолжает быть смертельным врагом немецкого народа». Официально война в Европе завершилась в Карлхорсте, восточном предместье Берлина, в ночь с 8 на 9 мая 1945 года, в здании бывшей столовой инженерно-саперного училища. В присутствии представителей СССР, США, Великобритании и Франции, уполномоченные германского верховного командования подписали Акт о безоговорочной капитуляции. Увидев среди союзников генерала де Латтра, представителя еще недавно поверженной и униженной Франции, немецкий фельдмаршал Вильгельм Кейтель заметно потерял присутствие духа.
