дыши задницей.
Резко набрав высоту, аэробус наш очутился в каком-то светящемся мареве…
Ни земли, ни облаков, ни синего неба видно не было…
Только белый лоб мертвеца в маленьком круглом окошке.
В конце мучительного полета белизна в иллюминаторах вдруг стала прозрачной. Показалась земля. Коричнево-фиолетовая, выжженная, как будто ножом изрезанная, гористая испанская земля…
Мы приземлились в аэропорту Барахас.
Самолет прикатил нас к четвертому терминалу. Длиной в километр. С футуристической волнистой крышей. И брутальными косыми опорами.
Огромное здание казалось пустым. Кроме нескольких пассажиров моего рейса вокруг никого не было.
Пространство тут не скукожено, как в самолете, наоборот… максимально раздвинуто… но враждебно человеку. Железобетонные конструкции терминала походят на зубы гигантского крокодила, а зала выдачи багажа – на его пасть. Если смотреть на нее изнутри, разумеется.
…
Через четверть часа я уже ехал на такси через новые, добротные районы Мадрида по направлению к Прадо. Высокие многоквартирные дома в этих местах были цвета терракоты, а такси – белые!
На следующий день, в паузу между музеями, я понял, почему. Когда вышел на балкон моего номера на шестом этаже и потрогал пыльные перила. На испепеляющем солнце они были раскалены так, что на них действительно можно было жарить яичницу или пытать партизана. Хотя это и неудобно и неприятно…
Хирургически белые кузова мадридского такси отражают свет как лед. Также как и светлые фасады роскошных отелей и административных зданий в центре города.
В отеле «Лопе де Вега» встретили меня приветливо.
Миловидная узколицая испаночка, сносно говорящая по-немецки, только искоса взглянула на мой аусвайс и сразу же вручила мне магнитную карточку-ключ. Показала закуток, в котором мне придется завтракать следующие четыре дня. Вручила мне карту торговых центров Мадрида, маленькую рекламу близлежащего публичного дома «Девочки Сервантеса» («в котором вас обслужат так, что вы не захотите возвращаться домой») и крохотную шоколадку сердечком. В огненно-красной фольге.
За эту шоколадку, впрочем, при отъезде мне пришлось заплатить два евро.
В номере было божественно прохладно.
Я принял душ и разлегся на широченной постели. Десять минут расслаблялся и блаженствовал, как Одиссей в саду Цирцеи. Шевелил по совету йогов ушами и затекшими в самолете лодыжками. Потом вспомнил, что где-то в чреве Прадо всего в ста метрах от меня находится «Сад земных наслаждений» Босха, посмотреть который мне страстно хотелось с тех далеких советских времен, когда увидел случайно на книжной полке моего школьного приятеля, счастливого обладателя родителей-дипломатов, небольшую книжечку с репродукциями работ хертогенбосского мастера. На ее обложке был изображен нагнувшийся молодой человек, в приподнятый зад которого его сосед вставил два цветка – синий и бордовый. И явно собирался вставить еще один, красный. Еще один юноша, с завитыми волосами, нежно обнимал крупную рыбу, а на золотоволосую голову молодой женщины был надет полупрозрачный конус. Все эти нагие люди явно пребывали в длящемся любовном экстазе, который мне сразу же захотелось испытать.
Потому вскочил, быстро напялил на себя шорты и свежую льняную рубашку цвета хаки с короткими рукавами, и поскакал кузнечиком к Прадо.
По дороге заметил, что аборигены в шортах не ходят, а парятся в джинсах, рубашках с длинными рукавами и пиджаках… что на улице дивно пахнут цветущие акации… что у многих испанских леди на ногтях жгучий красный лак… что несколько грязных нищенок лежат прямо на асфальте, а люди обходят их как лужи… что многие носят черные очки… что тут и там попадаются полицейские с автоматами… что цены на жареных омаров в соседнем ресторанчике не так уж велики… что не только такси, но и большинство других легковых автомобилей в Мадриде – белые… что в торце огромного здания Прадо стоит небольшая очередь, в которой вероятно и мне придется постоять. Под пиренейским солнышком. Человек сто пятьдесят.
Смиренно встал в очередь. Недалеко от памятника Гойе. Под ногами мрачного бронзового человека с бронзовым цилиндром в руке лежала обнаженная маха из белого мрамора и соблазнительно глядела на меня, а выше ее расположились ужасные демоны. Один из них стриг огромными кривыми ножницами другому ногти. Еще один дул в лицо старухе.
Три сотрудницы Прадо следили за порядком. Иногда они по непонятным мне причинам пропускали целые группы жаждущих увидеть Босха без очереди. Ждать пришлось минут сорок. Билет стоил 15 евро.
…
На входе в музей прошел через магнитную арку. Сумочку мою просветили рентгеном. Раскрыли. Но ничего интересного в ней не обнаружили. Две камеры, которыми в Прадо нельзя пользоваться, очки, бумажник и три карамельки на случай, если поплыву.
Прошел досмотр. Уфф…
Передо мной – магазин книг и сувениров, за ним – буфет, переполненный проголодавшимся музейным народцем… Направо – вход в основное здание. Налево – в пристройку, на первом этаже которой выставка Босха, а на втором – де Латура. Это тот, который так ловко изображал задумавшихся вдовушек в свете масляной лампы. Видимо, они его возбуждали.
Пошел налево. При входе в широкий светлый коридор еще одна проверка билетов. Вежливый дядя в униформе посмотрел на мою бумажку, а потом, укоризненно, мне в глаза. Зажестикулировал. Я вежливо попросил его объяснить мне причину его неудовольствия. Дядя побагровел, потом ткнул энергичным большим пальцем в мой билетик, на котором было пропечатано время входа на выставку Босха – 18:15, а потом тем же пальцем указал мне на крупные часы на стене, они показывали 17:05. Понятно.
Глаза у дяди пылали как угли в когтях у Люцифера. Говорить с ним было бесполезно.
Решил побродить по основной экспозиции.
Пошел – куда глаза глядят.
И сразу же наткнулся на четыре работы замечательного пейзажиста Патинира, который вроде бы не умел человеческие фигуры рисовать, современника Босха, явно не избежавшего его влияния. Внимательно рассмотрел только одну – «Пересекая Стикс» (ил. 57).
Посередине полотна – водный поток. Это Стикс.
Слева – рай. А справа – ад.
В Стиксе – лодка. В ней стоит голый великан – бородатый Харон, держится то ли за весло, то ли за руль и хмуро смотрит на зрителя: «И тебе, мол, придется, со мной проехаться! Никуда ты от меня не денешься! Готовь монету».
У Харона в ногах сидит маленькая фигурка, это оробевшая «душа» умершего человека.
Есть от чего оробеть. По лесу бродит черт в обличье обезьяны. Трехголовый Цербер повернул к ней одну из своих голов. За ним – неприятная коричневая башня с аркой, украшенной фризом из жаб. Это вход в ад. Чуть дальше (и выше!) – геенна огненная.
А на левом берегу – благодать.
Поляны, горы… город синий средневековый на
