интерес к Эдику, и я спросил:
— А можно мне с тобой?
Константинов удивлённо посмотрел на меня.
— А зачем тебе? Ты ж с ним, вроде, не контачишь.
— Да так, — уклонился я от прямого ответа. — Выпьем, посидим, поговорим.
Он чуть поколебался и сказал:
— Ну ладно… Только давай в гастроном зайдём.
Под одобрительный взгляд Константинова я купил три бутылки портвейна три семёрки, причём Константинов вынул из своей сумки четыре пустые бутылки и выставил на прилавок на обмен, но строгая продавщица приняла только три посудины.
— А у нас обмен баш на баш, — отрезала хозяйка прилавка в ответ на возражение Константинова. — Берите ещё бутылку, тогда приму все.
— Оставь, Евгений Иваныч, — сказал я, и он, поворчав недовольно, сунул лишнюю пустую бутылку назад в холщовую сумку.
— Володь, возьми чего-нибудь поесть, а то там у них с этим туговато, — попросил Константинов, и мы взяли кулёк камсы, сырки и буханку ржаного хлеба, то есть то, на что хватило фантазии Константинова; мне это показалось слишком убогим даже для самого скудного стола, и я по своей инициативе купил полкило варёной колбасы и две банки бычков в томате.
Эдик жил в двух шагах от гастронома. Через арку мы вошли в закрытый со всех сторон строениями с обшарпанными стенами двор и поднялись по деревянной шаткой лестнице на второй этаж двухэтажного кирпичного дома, который своей фасадной стороной с улицы казался более привлекательным. Дверь, в которую мы постучались, тоже была ободранной, так что клоки ваты вылезали из дерматиновой обивки. Дверь открыла жена Эдика, Вера. Она действительно отличалась приятной внешностью, не красавица, но с хорошей, ладной, хотя немного полноватой фигурой, с большими серыми глазами и густой копной русых волос, уложенных в короткую причёску. Роста она была невысокого, может быть немного ниже среднего, но Эдик даже с наращенными каблуками и взбитым коком волос не дотягивал до её роста, тем более, что и комплекция её превосходила его изящную фигурку. Я представил их на улице, где он, должно быть, выглядел рядом с ней подростком. Судя по тому, как Эдик даже на работе, останавливаясь с женщинами в коридоре, всегда как-то находил точку, которая делала его чуть выше, на улице он, наверно, прыгал вокруг жены, обходя её то с одной стороны, то с другой, в зависимости от рельефа тротуара, пытаясь уровняться ростом.
Эдик лежал на железной полутороспальной кровати, застланной потёртым байковым одеялом, и читал. При нашем появлении он отложил книгу и сел. Увидев меня, он как-то растерялся, и глаза его вопросительно и настороженно смотрели на меня, потом перебежали на Константинова, словно ожидая объяснения, но я опередил Константинова и сказал, придавая своему голосу обыденность:
— Привет, Эдик. А я встретил на Ленинской Евгения Ивановича, узнал, что он идёт к тебе и напросился. Моя матушка живёт рядом, так что я в вашем районе часто бываю. Не прогонишь? — весело заключил я.
— Да нет! — пожал плечами Эдик, очевидно ещё не решив, как всё же он должен реагировать на неожиданный визит.
Константинов выставил на стол портвейн и закуску. Эдик оживился и глаза его заблестели.
Вера явно была недовольна.
— Жень, — раздражённо сказала она. — Каждый день!.. А просто нельзя было прийти, если уж решил навестить.
— Вер, ну что значит «просто»? С пустыми руками, что ль?
— Да он уже с утра выпил и лежит мается — мало. А потом — в запой.
Вера меня совсем не стеснялась.
— Вам всегда мало. Да ну вас на хрен. Хоть залейтесь.
И она пошла было к вешалке, где стояла обувь.
— Вер, — заволновался Эдик. — Зачем ты так? При новом человеке. Стыдно же.
— Вера, — вмешался я. — У нас всего три бутылки вина. Это же не много. Если вы хотите уйти из-за меня, то давайте лучше уйду я.
— Да вы-то здесь не при чём! — отмахнулась Вера.
— Вер, действительно, что такое три бутылки вина на четверых? А если ты уйдёшь, получится больше… Да мы ненадолго, чуть посидим и уйдём, — поддержал меня Константинов.
Вера чуть постояла, как бы размышляя, потом бросила туфлю, которую держала в руке, на пол и задвинула её под полку для обуви.
— Ладно, — сказала она. — Чёрт с вами. Только больше чтоб в магазин не бегали. А то, знаю, начинается с бутылки, а потом не остановишь.
И Вера строго и, мне показалось, с неприязнью, посмотрела на мужа.
— Вер, мы хоть и выпиваем, от нас никому никакого вреда.
— Ага, от вас одна польза, — усмехнулась Вера. — Всё на пропой. Посмотри, как мы живём.
Комната действительно выглядела бедновато: кровать, простой прямоугольный стол, покрытый клеёнкой, старый продавленный диван — наверно, с довоенных времён — с высокой спинкой и откидными валиками, облезлый шифоньер со стеклянным окошечком, заставленным картинкой с репинскими бурлаками из «Огонька», потёртое мягкое кресло под стать дивану, два стула и две табуретки. Особое место занимал шкаф с книгами. Когда мы вошли, Эдик читал «Робеспьера» Левандовского из серии ЖЗЛ, а в шкафу стояли книги, названия которых я успел отметить по корешкам, и наряду с лёгким чтивом выделялись серьёзные тома, такие, как «Императоры. Психологические портреты» Георгия Чулкова и «Из истории великих русских географических открытий» профессора Ефимова. Книги довоенного советского издания отличались богатым оформлением: в красном и чёрном переплётах с золотым тиснением.
Видно, в книги он уходил от обиды на людей и от внутренних проблем, так же как и в стимуляцию себя вином, которое придавало смелость и облегчало контакт с окружающими. И читал он книги о героях, о выдающихся личностях, потому что, как сказал Марк Твен, «по-настоящему великие заставляют вас поверить, что вы тоже можете стать великим».
Когда я заметил, что среди книг, которые у них в шкафу, есть замечательные, Вера сказала:
— Были замечательные. Он почти все в букинистический отнёс. И последние отнесёт, благо, что магазин через два дома напротив.
Эдик зло посмотрел на неё, ничего не сказал, только сжал сильнее челюсти так, что скрипнули зубы.
Однако дома было чисто, и я себя чувствовал неловко от того, что не снял у порога туфли, хотя хозяйка и сказала, чтобы мы проходили так. Просто я вспомнил свой визит к писателю Степанову, человеку одинокому и преклонного возраста. Он мне тоже сказал, чтобы я проходил прямо так, в обуви, но я счёл это за простую вежливость и обувь снял, но его двухкомнатная квартира оказалась настолько запущенной, а пол настолько грязным, что я дома носки выбросил, а ботинки изнутри чистил губкой с мылом.
Вера своей женской рукой навела
