- Не смей на мать руку поднимать, не смей!
А потом ещё и норму работы такую Наташке отписала, что та, с трудом устраивая отбитое место на стуле, вынуждена была работать с раннего утра до поздней ночи. Еду ей в комнату приносила Нюся, молча, сторожко, боясь, что обозлённая Наташка и на неё накинется. Но та, поняв, что на мать только и получится руку поднимать, а она больше к ней не придёт, оставила свои попытки подраться.
Да ещё и Люся, отходив вожжами глупую девчонку, строго велела помнить, что вожжи прописаны Наташке и как лекарство от лени. И ей, старухе, видно, придётся самой поддержать королеву в воспитании Наташки, если её мать не может сама с этим справиться.
Вот про эти события Валери и рассказывала сейчас Дамиану.
- Она права, Люся наша. Суровая она очень, да, но справедливая. Я ведь не умею бить. Одно ли дело если на меня нападут, а другое — ребёнок.
Дамиану хотелось сказать, что Наташка уже не ребёнок, что такую подлость нужно душить в зародыше, что вот на таком вырастают перевороты и прочие беды государств.
Но только вздохнул и промолчал.
Валери подняла на него заплаканные и оттого ещё более яркие глаза.
- Спасибо, что не ругаешь меня, - и она снова уткнулась ему в плечо.
Дамиан пришёл после острого разговора с матерью и молодой четой Марун, и чувствовала себя не лучшим образом. Королева пыталась надавить на молодожёнов, чтобы они ещё послужили на благо Бенестарии, установив отношения с Оландезией, а те, ясное дело, отказывались.
Дамиан легко понимал и Зиада, и Тойво, которая теперь звалась Рада - после всего пережитого ни желания, ни обязательства уже не могли сработать как причина, по которой они могли бы снова засунуть голову в пасть разъярённого северного медведя.
Поэтому перед тем, как чета Марун прибыла в кабинет королевы, Дамиан долго пояснял матери всю недальновидной этой идеи. Да только она по обыкновению упёрлась и не слышала ни единого аргумента.
- Нам нужно наконец решить этот вопрос! - это было единственное, что она сказала сыну.
И вот, Рада, доведенная до отчаяния, сидела на стуле, сложив на груди руки и отвернувшись от королевы, поправ все мыслимые и немыслимые правила этикета, а Зиад прикрывал её собой и неустанно повторял, что ни за что на свете не допустит, чтобы его жена участвовала хоть в чем-то, связанном с Оландезией.
Дамиан поддерживал всей душой эти слова, хотя и молчал. Он прекрасно понимал, что после всего, что оба они пережили, любое упоминание о родине принцессы не может вызвать ничего, кроме глубоко отрицательных эмоций.
Но королева...
Она смотрела на молодую пару, едва не положив подбородок на грудь - жест упрямства, который Дамиан так хорошо знал. И ещё он знал, что раз мать стала в такую позицию, то она сломит сопротивление Марунов. Ему было жаль ещё хромающего Зиада и Раду, которая цеплялась за его локоть, словно в этом жесте были сконцентрированы самые главные жизненные ценности, а отцепись она, то всё - потеряет мужа.
Матушка отпустила молодожёнов, сказав напоследок:
- Всё, что вы захотите! Абсолютно! Подумайте до завтра и приходите, жду вас через три часа после обеда.
«Такое вот гостеприимство», - устало вздыхал принц, шагая к своей единственной. Здесь тоже не всё было гладко, воспитывать ещё и тут кого-то?
Яркий голубой взгляд спрятался вовремя - так хотелось сказать что-то про Наташку, про то, что жалость не поможет, что не тот она человек, но снова промолчал.
И Валери помолчала, а потом тихо проговорила:
- Демьян, у нас ребёнок будет.
Сдавленный звук вырвался из его горла, а дальше... дальше из глаз принца брызнули слёзы, дыхание перехватило, а руки схватили тонкий стан и прижали к себе.
- Стой, стой! Подожди! Придушишь! Оставь!
Но реджи не слышал — прижимал её всё крепче и крепче, и слёзы скатывались ей в волосы. Не сразу он взял себя в руки, не сразу отпустил и не сразу заглянул в её глаза.
А когда заглянул, увидел страшно смущённую единственную, что смотрела на него снизу вверх, закусив губу.
- Принц, женись на мне, - сказала она тихо, - хочу, чтобы наш малыш родился в нормальной семье.
Он подхватил её подмышки, закружил по маленькой комнате, плача и смеясь.
- Возьму! Конечно, возьму, любовь моя! И как можно скорее.
- Но как быть, - всё так же смущаясь и, кусая губу, спросила Валери, - для всех ребёнок родится раньше срока, я уже была замужем и у меня уже есть дети. Как это будет, Демьян?
Он отёр слёзы и захохотал в голос, запрокидывая голову.
- Всё чепуха! Да из-за такого счастья королева перевернёт полстраны, сама вывернется наизнанку, но выглядеть всё будет так, будто всю жизнь принцы женились на многодетных вдовах, а срок беременности был не такой, как сейчас!
Произошло всё так и не так.
Услышав новость, королева застыла, глядя на сына немигающим взглядом. Потом начала двигаться - вызвала секретаря, собрала бумаги, но взгляда от Дамиана так и не оторвала.
- Нужно вызвать лекаря во флигель, пусть всё точно установит. Вы, ваше высочие, напишите невесте записку, чтобы не пугалась - нам нужно всё спланировать, и отталкиваться будем от того, что скажет лекарь - важны сроки.
Она говорила, говорила, говорила, давала указания ему, секретарю, диктовала указы и повеления, и то и дело снова прикипала взглядом к сыну. Только это, да ещё чуть покрасневший кончик носа выдавали, что она переполнена эмоциями и внутри бушует если не ураган, то шторм немалой силы.
Подумалось, что отец бы уже пустил слезу от радости, одну, по-мужски скупую, но дав выход эмоциям, облегчил бы себе жизнь. Мать - нет, она не такая. И Валери уже рассказала бы, что ей тревожит или радует. Плакать бы не стала, нет, не тот человек, но хотя бы словами выплеснула чувства.
Дамиан вздохнул - трудно быть королевой, а потом поправил себя - трудно быть королевой Ильдарией.
- Вы позволите, ваше величие, я пойду? - спросил, когда записка к Валери была отправлена с посыльным, бледный лекарь выслушивал наставления и требования королевы, а Галиний удалился строчить указы на гербовой и простой бумаге - в зависимости от важности.
Королева хотела, чтобы свадьба состоялась как можно раньше - лучше завтра, в самом худшем случае через неделю. Принц молчал, понимая, что его аргументы сейчас услышаны не будут, и разговаривать о дате торжества стоит только после доклада лекаря. Но главное было озвучено самой королевой - в королевском семействе траур, и потому торжество будет скромным и малолюдным.
Это порадовало - он представил себе состояние Валери и муку в её глазах, если ей придётся принимать бесконечную вереницу гостей.
Прикинув, сколько времени займёт обследование лекаря, а потом его доклад, решил навестить отца. Очень хотелось порадовать его, а скорее даже разделить с ним свою радость - изнутри рвалось что-то огромное, светлое и искристое, и это рвущееся требовало выхода.
