жила старыми народническими представлениями о гонимом и бедном народе, продолжала его идеализировать, а его представители продолжали выселять своих наставников из квартир, отнимать у их последнюю пайку в лагерях. Потому что они в представлении большей части народа были - слабые. Может быть, и хорошие люди, но убогие. Покойный Павловский не зря назвал страшный отчет о последних днях Бухарина на Лубянке и прослушке его разговоров - ""Слабые"". Эту драму интеллигенции и народа очень точно выразила еще в 70-годы Надежда Мандельштам. Но прочли ее книги только в узком кругу. Эпизод, где она рассказывает о том, как Лариса Рейснер спасала Мандельштама в 1918 году замечателен именно тем как красавица- поэтесса из семьи потомственных интеллигентов переходит на сторону новой силы. ""Спокон века право использовать силу мотивируется пользой народа — надо успокоить народ, надо накормить народ, надо оградить его от всех бед... Подобной аргументацией Лариса ) пренебрегала и даже слово «народ» из своего словаря исключила. В этом ей тоже чудились старые интеллигентские предрассудки. Все острие ее гнева и разоблачительного пафоса было направлено против интеллигенции. Бердяев напрасно думает, что интеллигенцию уничтожил народ, ради которого она когда-то пошла по жертвенному пути. Интеллигенция сама уничтожила себя, выжигая в себе, как Лариса, все, что не совмещалось с культом силы"". Здесь обозначено самое важное - переход интеллигенции и мыслящих интеллектуалов, в новых условиях, к сильным. Способность припасть к кирзовому сапогу - даже не для себя, и своего достатка, а потому что так будет лучше народу. Мне опять будут писать, что никакого народа нет, никакого цельного общества нет, а есть несчастные, оболваненные люди, которые верят всему, что им говорят и поэтому идут убивать или посылают на смерть своих детей. Мне кажется, что это разделение должно быть осмыслено и завершено. Драма в том, что огромная часть общества после 60 и 90-х годов не превратилась из народа в граждан, а драма части интеллигенции, что в любом случае она или хочет припасть к силе, или же продолжает оплакивать бедный и запутавшийся в путине народ.","наталья громова - Одно из неизбывных качеств, а затем и навязчивой... | Facebook",https://www.facebook.com/permalink.php?story_fbid=pfbid02Dju1sfeEs8wkWqpK4uutcHtWdwrCvkNEeaK3kcpVEX8pqriKUWwrh4LRF7AkZzk8l&id=100000016502662,2023-08-12 10:13:29 -0400
Аркадий Дубнов - О последнем «письме» Навального Много лет назад к... | Facebook,"О последнем «письме» Навального Много лет назад к нам домой пришла Светлана Алексиевич. Мы познакомились на презентации нашей с женой книги про то, как выживала советская интеллигенция в застойные 1970-е. С подзаголовком «Стыд и азарт Семидесятых». Было это в январе 2007-го. Алексиевич выступала на презентации среди многих других гостей. Михал Михалыч Жванецкий отмалчивался, слушая рассказы тех, кто переживал те годы и даже не смел мечтать о конце «советской казармы», но дожил до него. А потом пережил горькое разочарование, дожив и до путинских времён. Светлана Алексиевич провела у нас дома много часов, пытаясь добиться ответа на вопрос: «Почему мы, - наше с ней поколение, - проиграли?» Она многим задавала этот вопрос. Потом вышла ее книжка «Время секонд-хенд». Пытаться понять, где мы не там свернули, проскочили нужный поворот, - очень даже нормально. Ведь многие из нас, уже тогда 40-летние, не только страстно переживавшие слом времен на гребне 1980-1990 годов, но и деятельно участвовавшие в нем, не очень хорошо представляли себе, как будет выглядеть в России та демократия, о которой мы тогда грезили. Да, вполне по Цою, «мы ждём перемен», но как и каких, толком мало кто из нас понимал. А потом случился октябрь 1993-го, малая гражданская война в Москве, и кое-что становилось понятно. Алексею Навальному было тогда 17 лет, и я уверен, что происходившее не могло его не потрясти. А потом была Чечня, там уже большая война, и то, как строилась российская демократия, стало видно еще лучше. Алексей Навальный был уже к тому времени взрослым молодым человеком, но я не знаю, как он относился к той войне. И вот теперь о его последнем «письме». Вы обратили внимание, что в нем ни разу не упоминается Украина. Ни разу… О ненависти к тем, кого любил и поддерживал, - есть. О поиске виновных и личном сведении счетов, - есть. А вот о том, что есть сегодня главная российская беда, покорежившая судьбы миллионов людей и уничтожившая жизни десятков, если не сотен тысяч людей, - нет ни слова. Даже там, где он пишет, что «сейчас, в 2023-м, политзеков в России, кажется, больше, чем в брежневско-андроповские времена». А почему же их так много именно сегодня, не пишет. Отчего сидят Кара-Мурза и Яшин, не упоминает… Поэтому я тоже, среди других, тех, кто все эти годы искренне переживает за Алексея Навального, восхищается его самозабвенным мужеством и фантастической стойкостью, не верю, что авторство «письма» принадлежит ему лично. Не может быть сегодня настоящего политика в России, который забыл про Украину… А Навальный - настоящий.",Аркадий Дубнов - О последнем «письме» Навального Много лет назад к... | Facebook,https://www.facebook.com/permalink.php?story_fbid=pfbid0dopeMPZgiYzCjoocouSbi6gixmyjzaMTVgNVJ3x4YNSz7u9cW785DbqskFneBB2Jl&id=100001490181168,2023-08-12 10:51:24 -0400
К слову об актуальности - ЭХО,"Вчера включила всё-таки телевизор, «Семнадцать мгновений весны» на «Первом канале», попала уже на вторую серию, она закончилась после полуночи. Смотрела в который раз и снова с огромным удовольствием. И вроде уже знаешь всё вдоль и поперёк, а в одном эпизоде я вздрогнула. К слову об актуальности. Диалог Штрилица и провокатора Клауса (прекрасный Лев Дуров), после того, как они прослушали запись беседы с пастором Шлагом. Штирлиц говорит о личном деле Клауса, о том, что там, дескать, всё смешалось, «ваши доносы, доносы на вас…», потом он его философски стыдит, хотя у Тихонова взгляд отражает праведный гнев советского разведчика, возмущение провокаторской гнусностью Клауса. Штирлиц спрашивает, не волновала ли Клауса дальнейшая судьба тех, кого он сдавал, на кого доносил. Клаус говорит, что его увлекала схватка. – Ну а что будет с ними потом, – не знаю… Ну а что будет потом с нами? Со всеми? Штирлиц соглашается, дескать верно. И дальше Клаус продолжает, и в этом моменте я как раз замерла: «После нас хоть потоп. И потом наши люди это же трусость, низость, жадность, доносы. В каждом. Просто-напросто в каждом… Среди рабов нельзя быть свободным. Так не лучше ли быть самым свободным среди рабов?!..» У Юлиана Семёнова в книге нет этих слов про трусость, низость, жадность и доносы. У него сразу идёт про рабов. А в фильме это
