зябкая кошка, свернувшись клубком, лежала в тепле, в каюте, в то время как собака неусыпно, словно верный страж, охраняла сходни, ведущие на баржу.
Водоливы в войлочных туфлях слонялись без дела по палубе, посасывая трубки, а их детишки, привязанные за пояс веревками, чтобы не свалились за борт, шалили около них.
По воскресеньям, облачившись в праздничные одежды, люди ходили друг к другу в гости, переходя с одной баржи на другую. Из этого города на воде они спускались в город на суше, чтобы сходить в церковь, на базар. А иногда в опустевших трюмах барж, украшенных флажками и лентами, давались балы, на которые гости приглашались согласно всем правилам. И тогда собиралась пестрая и многочисленная толпа.
Идиллии, приключения, свадьбы, разводы и драмы, все те же самые, вечные человеческие грехи волновали и этот временный город, который возникал на несколько месяцев в году, ровно на столько, сколько длилась зима. Вместе с дуновением весеннего ветерка, когда острова начинали зеленеть, а воды Дуная освобождались ото льда, уплывающего в море, на судах поднимали затянутые илом якоря, и баржи уплывали кто куда. Плавучий, эфемерный город исчезал словно по волшебству, рассеивался в течение одного дня. И на месте его ничего не оставалось.
* * *
К этому-то плавучему городу, чудесно возникшему на глади Дуная, и гнал сквозь ночную темень свою лодку американец. Белесый туман надвигался со стороны моря. Огромные черные пятна, словно фантастические тени, то и дело возникали вдоль берега. Это были запасные элеваторы. Вытянувшие длинные шеи и сгорбившие спины, они казались гигантскими животными доисторического периода.
Где-то впереди, на носу баржи, мерцали два красных огонька. Лодка осторожно подошла к трапу, опущенному в воду.
Капитан Пантели нервно курил трубку, ожидая у полных мешков, подтянутых к самому борту.
— «Одиссей»? — спросил глухой голос.
— Да! — буркнул сквозь зубы капитан.
— Капитан Пантели?
— Да.
— Готово?
— Готово.
— Туши фонари, — прошептал кто-то на палубе.
Работали быстро и молча.
Задыхаясь от тяжести, ворочали мешки, спуская их в лодку. Мальчишка, удерживавший замерзшими руками лодку у трапа, вглядывался своими дьявольскими острыми глазами в темный берег.
— Отчаливай!
И лодка, глубоко погрузившаяся в воду под тяжестью мешков, отошла от баржи. Чтобы не шуметь, ее пустили по течению, словно плот.
Американец сидел на корме. Ахилл всматривался в левый берег, Енаке в правый. Среди глубокой тишины в непроглядном мраке вдруг послышалось слабое, ритмичное биение, идущее откуда-то издалека.
Все трое замерли, навострив уши.
— Это пароход поднимается вверх, — прошептал напряженно Ахилл.
— Лоцманское судно, — добавил парнишка. — Узнаю по огням: и красный и зеленый возле самой воды.
— Право руля! — пробормотал американец, и лодка прильнула к какой-то барже, укрывшись от лоцманского судна, которое, мерно постукивая машиной, двигалось по середине канала. От его фонарей простирались светлые полосы, дрожащие на черном зеркале воды.
Этот свет разбудил часового, который и заметил лодку. С правого берега раздался повелительный голос:
— Эй, на лодке! Правь к берегу! Никакого движения.
— Не слышишь, что ли? Бери вправо и причаливай здесь!
Но лодка резко повернула влево. Ахилл изо всех сил налег на весла, пытаясь найти укрытие среди барж, которые могли заслонить лодку.
На берегу сверкнула красная вспышка, и среди безмолвной ночи прогремел ружейный выстрел.
С пронзительным свистом пуля пронеслась над лодкой.
— Ложись на дно! — прохрипел Ахилл, бросая весла.
Только американец остался сидеть, вцепившись рукою в руль и пытаясь направить лодку между двумя баржами. Вдруг два выстрела раздались почти одновременно и американец выпустил румпель. Голова его опустилась на грудь, и он, не промолвив ни слова, сполз на дно лодки.
— Попались! — прошептал дрожащий парнишка.
— Молчи! — цыкнул на него Ахилл, лязгая зубами.
Лодка остановилась сама, зацепившись за якорную цепь. Течение затянуло лодку между баржами. Ахилл протянул руку, нащупал цепь и оттолкнул лодку так, чтобы она встала вдоль борта баржи. Теперь они были в укрытии.
— Куда тебе попало? — шепотом спросил Ахилл, наклоняясь над американцем.
Никакого ответа.
Слышен был только слабый, приглушенный хрип.
Ахилл начал ощупывать тело, чтобы найти рану.
— Бери его за ноги. Перевернем лицом вниз.
Под сухими пальцами Ахилл почувствовал горячую кровь, льющуюся из раны.
Пуля раздробила левое плечо.
Ахилл зубами оторвал подол рубахи, скомкал его и прижал к ране.
На противоположном берегу слышались голоса, оклики, свистки.
— Застукали нас! Теперь ничего не поделаешь. Давай вываливать!
Ахилл вместе с парнишкой, напрягая все силы, стал спускать мешки в воду. Лодка, освободившись от груза, поднялась.
Укрывшись за баржой, они переждали, пока не утихла на берегах тревога.
Раненый стонал. Глаза у него были закрыты, губы пересохли. Ахилл смочил ему пылающий лоб, дал попить из ковша, которым вычерпывал воду из лодки, по-братски стараясь подбодрить его:
— Ничего, Николаке… Не бойся, братишка… Все пройдет… Я тоже как-то раз получил пулю…
Осторожно пустив лодку по течению, они от одной баржи до другой добрались до порта.
Чтобы лодку не заметили с пикета, они причалили выше дебаркадера, около плавучего элеватора, который отлично укрывал ее.
Довольно большое расстояние до дома американца предстояло пройти пешком. Из лодки его вынесли. На ногах он совсем не держался. Согнувшись пополам, он мягко опускался на землю. Окраинными улочками американца на руках донесли до дома.
Едва брезжило утро. Никто их не заметил.
Только обезьянка Лулу увидела их полузакрытыми глазами из своего гнезда, сделанного из шерстяной шали. Когда же старика уложили в постель и он начал стонать, Лулу вскочила и одним прыжком оказалась на подушке.
Жалобно подвывая, она начала искать в голове у старика, перебирая лапками его белые волосы.
Она чувствовала, что с ее хозяином произошло что-то страшное. И ее маленькие, как булавочные головки, злые глаза, светящиеся, словно две искры, следили за каждым движением Ахилла, в растерянности метавшегося по дому.
* * *
Прибежала Эвантия.
Ахилл послал мальчика сказать ей, что отец заболел. Прижав руку к сердцу, она ворвалась в дверь и бросилась к постели.
— Папа! Папа! Что с тобой? Что случилось?
Дрожащими руками она принялась гладить пылающий лоб старика.
Медленно поднялись его веки, и остекленевшие глаза уставились на Эвантию. На бледном, полумертвом лице американца на мгновенье появилось подобие ласковой улыбки. Костлявыми пальцами он неуверенно коснулся мягкой, бархатистой кожи, пытаясь поднести к своим пересохшим губам ее руку.
Девушка разразилась нервным плачем. Когда она обняла отца, чтобы посадить его, старик издал долгий стон, словно больной ребенок.
— Что у тебя болит, папа?
— Он ранен в плечо, — сказал Ахилл, и его толстые губы задрожали.
— Ранен? Что случилось? Ну, говори же, говори скорей!
— Его подстрелили пограничники…
