Доктор Блум рассказал мне анекдот:
– Живут себе в раю Адам и Ева. Бог говорит им: «Зазвонит телефон – не берите трубку». Тут раздается рингтон, и с дерева свешивается змей с мобильником в пасти: «Вам звонок». Они все-таки берут трубку и слышат: «А теперь катитесь к дьяволу из моего сада!»
Доктор Блум старый, и для него цифровой мир – сплошная катастрофа. Но, возможно, он прав (он частенько оказывается прав) и выгнал меня в реальность, в реальный мир, потому что знал: этот самый реальный мир скоро опустеет – от всех остальных останутся лишь аватары. А земля – рай, но этого никто не понял. И мне в наследство достанется не только дедушкин дом, но и весь мир.
У меня в голове полный хаос. Прямо сейчас. Все смешалось, как те птицы над рекой: испугались ястреба, а их отражения в воде удирают от щуки. Вот что бывает, когда тебе запрещают думать чужой головой. В книгах обычно царит строгий порядок, ну а в этой книге – нет. И это – мои собственные мысли, доктор Блум! Дилан лежит в десяти метрах от меня в палатке своей мамы, может, позвать его? Спать я больше не буду. По улицам уже ездят машины и велосипеды.
Нельзя ждать от человека, что он будет проявлять сочувствие или хотя бы понимание к этому позабытому Богом мирозданию, это слишком трудно. Как же я старалась, особенно в последние дни, всех понять и оправдать все, что они делают! Больше не могу. Не хочу, потому что это ни хрена не помогает! Когда меня еще не существовало, я все понимала, а теперь существую – и не понимаю ничего. В собственную жизнь лучше сильно не вмешиваться. Хорошее оказывается плохим, плохое – хорошим, правда оборачивается враньем и наоборот – это ни черта не меняет, и люди продолжают умирать. Знать ничего не возможно, можно только думать.
Хочу читать. Моя голова истосковалась по книгам, взывает к ним. Прожить один день не соврав не вышло. Три месяца еще не истекли. Значит, мне нужно еще один раз испытать возвышенное. Первый раз был тогда с Бейтелом в лесу, когда между деревьями тянулись солнечные лучи и я наполнилась светом или, может, растворилась в нем. Это было так же возвышенно, как тот листок на поверхности бассейна. Второй раз – когда я стояла голая в бункере, чувствовала, что меня видит весь мир и впервые…
Только что звонил Фил:
– Салли Мо, я опоздаю на полчасика, прости: паром задержался. Но я в любом случае буду вовремя, не волнуйся. Ты готова?
– Почти.
– Книгу закончила?
– Почти.
– Послушай…
– Что?
– Ничего.
– Что послушай?
– Ничего, я еду. Привезу ту газету, ну, ты знаешь.
Хватит.
Пора заканчивать.
Ты здесь хозяйка, Салли Мо.
Сосредоточься, закрой глаза и пиши.
Когда я стояла голая в бункере… То было не возвышенное. Сильное ощущение, да, но полная противоположность возвышенному. Я не растворилась в чем-то прекрасном и величественном, а, наоборот, стала видимей некуда. И вместо того, чтобы чувствовать все, я не чувствовала ничего. Тот вечер в кафе, с пианистом, похожим на Шекспира, и тем певцом с его бутербродами, – вот это было возвышенно. То был второй раз. Остался еще один. Доктор Блум не говорил, что возвышенное нужно обязательно испытать в этом его «реальном мире».
Вот оно.
Мы с Диланом сидим на дюне. Идет дождь, но мы положили на песок его куртку и сверху прикрылись моей. Мы делаем вид, что охотимся за сокровищами. Охоту чуть не отменили из-за дождя, но Бейтел ныл и ныл, и организаторы оставили все как есть. Набралось трое участников, двое из которых – мы с Диланом. Наши мамы лежат по палаткам. Одна переписывается, другая перепихивается. Одна с папой Дилана, другая с Бранданом. Моя с Бранданом.
– Когда идет дождь, кажется, что это мертвые с тобой разговаривают, – говорю я. – Ты только послушай: будто великое множество голосов разом шепчет тебе на ухо. Тс-с-с… Нет, показалось. Мне послышалось, что откуда-то доносятся несколько знакомых голосов. В нашем роду смерть – популярное хобби.
– Я умирать не собираюсь, – сказал Дилан.
– Но это невозможно.
– Я так решил.
– Когда?
– Только что. Десять секунд назад. Одиннадцать.
Собственно, мы с Диланом всегда только о смерти и разговаривали, и почти каждый раз, когда мы играли в «что хуже», речь шла о ней. Взрослые уверены, что справляются со смертью лучше, чем дети, но это не так. Я видала одну трехлетнюю девочку, которая танцевала у свежей могилы своего отца. В руке у нее была роза. «Где лежит папина голова?» – спросила она и воткнула розу в землю в том самом месте. Не представляю, чтобы такое проделал взрослый.
Я чувствую, что взрослею, – прямо сейчас, здесь, под курткой, рядом с Диланом, окруженная голосами мертвецов. По-моему, Дилан чувствует то же самое. Мы больше не дети. Ну то есть я-то никогда ребенком и не была, но теперь мне уже необязательно им притворяться. Я смотрю на Дилана и думаю: он такой хрупкий, такой адски хрупкий! Если я захочу поцеловать его в щеку и нечаянно попаду в висок, это может его убить. Но я все-таки решаюсь: прицеливаюсь как можно точнее и целую его в щеку. Дилан замирает на миг, потом поворачивается ко мне, улыбается – возвышенной улыбкой – и прижимает эту улыбку к моим губам. На один миг.
– Мы на земле для того, – говорю я, – чтобы на протяжении одной световой вспышки побыть вместе с другим человеком. Если это удастся, нас вознаграждают.
– Господи, Салли Мо, откуда ты это взяла?
– Сама придумала. Десять секунд назад. Одиннадцать.
– И что же это за вознаграждение?
– Мы рождаемся.
– Понятно.
– Скоро все птицы взлетят со своих ветвей и станут парить над нами крылом к крылу, и на нас никогда больше не упадет ни капли.
Вместо птиц к нам подлетают три мотылька и начинают водить хоровод вокруг моей головы, а потом вокруг Дилана. Бред какой-то.
– Они переносят мед из моего сердца в твое, – говорю я.
– Ну ты даешь, Салли Мо, – говорит Дилан, – хватит уже.
И берет мою руку в свою.
Я хочу остаться здесь, навсегда, здесь, где сейчас сижу, на дюне у моря, в этой истории, здесь я существую, здесь хочу пробыть до самой смерти.
Я говорю:
– Дилан, теперь мы должны будем умереть, ты и я. Мы разбудили друг друга поцелуем, мы наконец-то начали жить, а тот, кто живет, должен умереть – мы попались!
– Это твой первый поцелуй, Салли Мо?
– Да, твой тоже?
Дилан прокашливается, будто готовится отбарабанить целый список девчонок, с которыми целовался, но шепчет только:
– Да.
– Первый поцелуй уже делает нас смертными, Дилан, тут ничего не поделаешь.
– Могла бы и предупредить, Салли Мо.
