— Ты хочешь спасти дочь, — сказал Крэк задумчиво. — Но ты обрекла ее на такую жизнь, которой не хочешь жить и сама. Не будет ли милосерднее позволить ей погибнуть? Чтобы она не мучилась зря?
— Возможно, Даша сможет найти выход, — возразила Брюн. — Это я растратила себя, у меня просто больше нет сил. А Даша — умная. Она не повторит моих ошибок. Я всю жизнь была такой, какой меня хотели видеть. Я знала, что мое самое главное предназначение — нравиться мужчинам и воспитывать детей. И я нравилась. И воспитывала. Но я больше не могу. Эта страшная черная пустота внутри… Я не знаю, кто я. Я не знаю своего имени, вернее, почти забыла его. Даже имя он дал мне!
— Лот? — осведомился Крэк.
— Карл, — ответила Брюн. — Он так назвал меня потому, что у меня черные волосы.
— Вот и Лот думает, что здесь все дело в другом мужчине, — сказал Крэк осторожно.
— Мужчине? — усмехнулась Брюн. — Конечно, что он еще может думать…
— А разве это не так? — спросил Крэк.
— Конечно, нет.
Джонс почувствовал, что она опять сопротивляется.
— Мне хотелось бы узнать, какими мы, мужчины, выглядим в ваших глазах, — сказал Крэк.
— Мужчины! — горько произнесла Брюн. — Переделать, вывернуть наизнанку, осквернить — вот ваша суть. Вы не видите ничего, что отличается от вас, вы ненавидите и боитесь всего того, что вы не понимаете — и вы уничтожаете это. Нас, женщин.
Крэк молчал.
— Вы ищете красоту затем, чтобы уничтожить ее, — повторила Брюн. — Вы ищете юных, красивых, неопытных, со светом души в глазах — чтобы разорвать узкое лоно родами, чтобы изуродовать хрупкое тело беременностью, сделать его дряблым.
Крэк содрогнулся, но ничего не сказал. Дождь усилился. С прорех в потолке потекло. Капли стучали по ошметкам рубероида и стекла гневно и звонко, соединяясь с голосом Брюн в единую симфонию, прекрасную и жуткую.
— Вы ищете юных и свежих, неопытных девушек, чтобы вылепить их по собственному желанию, — продолжала Брюн. — Тот, кто не может ничего создать, может только испохабить. Вы переделываете характер девушки так, как вам удобнее. Чем крепче исходный характер, чем сильнее человек сопротивляется в борьбе за собственное «я», тем сильнее вас это раззадоривает, тем интереснее вам эта женщина. И вы усиливаете давление, чтобы переделать ее, сломать. Сделать ее такой, какой вы хотите видеть. Вы ищете свет души в глазах затем, чтобы погасить это пламя.
В небесах сверкнула ослепительная вспышка. Внутренности мертвого здания озарились призрачным светом. Джонс смотрел на облитую бледным сиянием женщину в черном трикотажном платье с широкой юбкой, которая сидела на перевернутой газовой плите, поджав ноги. Брюн взмахнула рукой, увлекшись собственной речью. Вспыхнула в темноте белая полоска бинта, намотанного на руку. Перстень из белого металла на миг засиял в отсветах молнии. Крэк успел разобрать, что на нем выдавлена какая-то черная загогулина.
— И затем, как завершающий аккорд, когда женщина осквернена и полностью перепахана вами, как глина, когда она становится полностью такой, какой вы хотели — она становится вам неинтересна, — произнесла Брюн. — Вы ее бросаете и уходите на поиски новой жертвы, поиски другого создания, чтобы уничтожить его. Что при этом чувствует женщина, вас уже не волнует. А она ведь теперь уже живет только вами, только для того, чтобы приносить вам тапочки…
И вы не понимаете любви. Она действительно может выражаться в желании принести любимому тапочки, позаботиться о нем, согреть, приласкать, утешить. Но как только человек приносит вам тапочки — вы отшвыриваете их ему в лицо и уходите.
Вы ищете только борьбы, победы или унижения — не для другого, так для себя.
И ты спрашиваешь, ищу ли я другого мужчину? Ты принимаешь меня за слабоумную? Зачем мне другой мужчина, зачем мне мужчина вообще? Чтобы приносить тапочки ему? Так он может не захотеть — «тапочки», он может захотеть кофе в постель по утрам. И мне снова переламывать, лепить из себя его мечту, его идеальную женщину? С меня хватит. Да и у меня уже нет на это сил.
Брюн замолчала, выдохшись. Устал и дождь. Он больше не лупил по листве деревьев мокрой плёткой, а тихо и безнадежно что-то шептал.
— Лот тебе изменяет, — догадался Крэк.
— Да, — сказала Брюн. — Есть тут одна очень молодая, но честолюбивая девица. Гораздо свежее меня. Вот она, кстати.
Брюн кивнула в сторону окна. Крэк увидел фигурку в фиолетовом плаще. Она двигалась по дороге к дому Лота. Девушка ловко и умело перепрыгивала лужи и бурлящие потоки.
— Идет утешать скорбящего вдовца, — сказала Брюн. — Несмотря на ливень. Да что там ливень — она и в пургу пошла бы, в кратер извергающегося вулкана спустилась бы за своим семейным счастьем. А ведь жена еще не остыла, можно сказать, — добавила Брюн совсем другим тоном.
Джонс искоса посмотрел на нее. Он с восхищением понял, что Брюн шутит.
Уже.
— Я помогу вам, — сказал Крэк. — Но при условии.
— Да? — напрягшись, спросила Брюн.
— Вы будете жить, — сказал Крэк.
— Ээээ… ну ладно, — сказала Брюн. — Я попробую.
— Поспешим, — сказал Крэк. — Надо выручать вашу дочку.
Брюн грациозно спрыгнула на пол. Они принялись спускаться по лестнице. Когда Брюн перелетела через дыру в пролете, Крэк уже ждал ее внизу. Прежде чем они покинули полутемный сырой подъезд, Джонс спросил:
— Вы не очень любите мужчин, и возможно, мы это заслужили. Но дочь свою вы любите. Ради нее вы готовы умереть, ради нее вы готовы жить. А если бы у вас был сын, мальчик… Стали бы вы так переживать? Согласились бы умереть ради него?
Легкость, с которой Крэк переходил с «ты» на «вы», изобличала в нем иностранца еще сильнее, чем гладкое, не испитое лицо. Его голос показался Брюн каким-то странным — хотя, если хорошенько задуматься, а что было в Крэке не странного?
— Не знаю, — сказала Брюн задумчиво. — Зависит от того, как бы я относилась к его отцу. Я очень любила отца Даши. Он был добрый. Если у меня родится ребенок от Карла, за ним я тоже пойду куда угодно, независимо от того, мальчик или девочка это будет. Потому что дал мне свободу именно Карл. И даже если он уже будет мертв к тому времени, такие вещи не забываются.
— Я понял, — сказал Крэк.
Они вышли наружу. Дождь прекратился. Брюн и Крэк направились к границе владений Лота, хорошо видной сквозь промокший, поникший лес. Солнце играло на миллионах капель, которые висели на струнах силового поля.
— Я попрошу вас подумать вот о чем, — сказал Крэк, когда они шли вдоль силового поля. — Чем бы вы хотели заняться в этой жизни?
Вокруг лежал свежий, тщательно омытый мир. И благоухал так, как и должна благоухать иссушенная земля и трава после дождя.
— Мне было некогда узнать, чего я хочу, мне нужно было выжить, — сказала Брюн. — Сейчас я прихожу в себя, как человек приходит в себя после нокаута, и я осматриваюсь. Я подумаю о том, о чем вы просите.
