Огнеяр был удивлен молчанием княжны – он ожидал много визга, плача и даже небольшой драки. А Дарована молча сидела на лавке, провожая его действия безучастным взглядом. Заглянув ей в глаза, он удивился еще больше – вместо возмущения и обиды в них была растерянность.
А Дарована сама не понимала, что ей теперь думать. Она не чувствовала ни горя, расставаясь со священной пеленой, ни радости, что едет к отцу и жениху. Она ждала не такого освобождения – ждала битвы, поединка Светела с оборотнем, ждала, что ее жених сам сломает дверь этой землянки, встанет на пороге с мечом, с которого капает темная кровь оборотня. А оборотень вдруг сам выпускает ее, да еще рад, что избавляется от заботы. Да и зачем ему Макошина пелена?
– Так ты готовься, – завязав мешок, сказал ей Огнеяр. – Завтра до свету выезжать надо. До Велишина тут дней десять ехать – застанут нас снегопады, в лесу застрянем, саней там взять будет негде. Ложись-ка спать, набирайся сил.
И он вышел, унося с собой мешок. Печальное, безучастно-растерянное лицо княжны снова пробудило в нем угрызения совести. Он чувствовал себя так, словно отнял у маленькой девочки ее любимую игрушку. Но это была не игрушка. Это был священный оберег Великой Матери, собравший в себе огромную силу женского начала. Скородум позволил Огнеяру взять у дочери ее оберег. Огнеяр честно объяснил старому князю, зачем ему это нужно.
Глава 9
Чуроборское войско подошло к Хортину через неделю после Ворот Зимы.[92]Его задержала и распутица, и снег, внезапно сменивший дожди. Несколько дней было потеряно в самом начале пути на поиски Двоеума. Но чародей как в воду канул – жители всех окрестных займищ в ответ на расспросы лишь недоуменно разводили руками. Не исключая и Вешничей – уходя, Двоеум унес и саму память о себе.
После его исчезновения князь Неизмир заметно помрачнел, лихорадочное возбуждение сборов сменилось тяжелой угрюмостью. А в душе его бушевал страх, теперь не сдерживаемый никакой надеждой, похожий на лесной пожар. «Метса-Пала – сие значит Лесной Пожар», – сами собой вспоминались ему речи славенского купца, привезшего ему первую весть о новом появлении Дивия. И этот пожар гудел и выл теперь в его сердце, с треском валились огромные деревья, черный дым застилал взор. Огонь этого страха много лет тлел где-то в глубине, как скрытый пал торфяного болота, лишь изредка прорываясь на поверхность. Но теперь он прорвался и набрал такую силу, что затушить его можно было только кровью оборотня и ничем иным. Но как?
«Будет тебе средство! – обещал ему когда-то Двоеум. – Или меня самого больше не увидишь». Отдавая приказы искать Двоеума, Неиземир уже знал, что это бесполезно. Никто еще не находил чародея, который не хотел быть найденным. Неизмиру больше его не увидеть – значит, на свете нет средства погубить Дивия. Но все же Неизмир не приказывал войску поворачивать обратно в Чуробор, а повел его навстречу врагу. Никакое священное оружие не смогло бы равняться силой с его ненавистью и желанием избавиться наконец от проклятого оборотня. Пусть его не берет железо – есть много других способов смерти. Если нельзя убить Дивия, то его можно пленить, заковать в цепи, заточить в подземелье, а ключ забросить в Белезень. Только бы добраться до него! Только бы найти его в дремучих личивинских лесах! Даже жить с ним под одной крышей, как теперь оказалось, было легче. Тогда Неизмир видел его и знал, что он делает. Теперь же, удаленный от глаз, Дивий в его воображении приобретал небывалую силу и свирепость.
В Хортине Неизмира ждал Светел, уже утративший всякое терпение. На другой же день оба брата, послав гонца предупредить Скородума, отправились к нему в Велишин. Теперь все силы были собраны вместе, пришла пора выступать. «И пусть меня обманет собственное имя, если Дивию когда-нибудь исполнится двадцать один год!» – сказал Неизмир брату. К зимнему Велесову дню, завершавшему новогодние праздники, он надеялся покончить с оборотнем. «Неизмир» – значит «не умрет», и князь надеялся на свое имя, если ничего другого не останется.
Огнеяр привез княжну Даровану в Велишин спустя два дня после Ворот Зимы и сам еще оставался здесь. Его личивинское войско постепенно подтягивалось и собиралось в лесах неподалеку, не показываясь, стараясь не обнаружить себя заранее. Скородум распустил по домам большую часть своих полков, а оставшуюся держал для возможных столкновений уже не с личивинами, а с чуроборцами. Понятное дело, Неизмир и Светел придут в ярость, обнаружив, что сильный и такой необходимый союзник от них отступился.
Когда князь Неизмир со Светелом и ближней малой дружиной въехал в Велишин, Огнеяр ждал их на крыльце княжьего терема вместе со Скородумом и Дарованой. Княжна сначала противилась уговорам отца, не хотела смотреть на первую встречу оборотня со Светелом – она знала, что этого хочет сам Огнеяр, и старалась сделать все наоборот. Но победило ее собственное любопытство.
Странно, но прежнего нетерпения увидеть Светела она уже не ощущала. Будничное возвращение из плена, без битв и сражений, сначала удивило, а потом разочаровало ее. И вместо ожидаемой радости – скорой и беспрепятственной свадьбы со Светелом – она обнаружила с удивлением, что и сам образ синеглазого красавца, который теперь уже не сможет встать на пороге ее темницы с окровавленным мечом в руке, поблек в ее воображении и в сердце. Если он действительно знал, что Огнеяр жив, но объявил его мертвым, чтобы получить чуроборский стол… Или сам же, по сговору с братом, пытался погубить сына княгини… Все это выглядело не слишком красиво, и хотя чисто по-человечески было понятно княжне, хорошо знакомой с многочисленными историями борьбы за власть, не пристало благородному витязю из сказаний. А как только Светел перестал быть героем девичьих грез, Дарована усомнилась – да любила ли она его когда-нибудь? Выходить за него ей уже не хотелось, и она проводила время в мучительных колебаниях: допустимо ли взять обратно свое согласие или она обязана держать слово, несмотря ни на что?
Да и сам оборотень оказался не таким уж противным. Вечер за вечером наблюдая, как он мирно беседует с ее отцом, смеется с кметями, бьется в учебных поединках на дворе, никому не позволяя одолеть себя, но никому не чиня обид, Дарована потихоньку стала смотреть на него почти как на человека, хотя все время помнила, что он не человек. А будь он человеком, его можно было бы даже назвать красивым, – подумалось ей однажды, когда она смотрела на его лицо сбоку и не видела блеска глаз и клыков. Но эти клыки не кажутся такими уж страшными, когда он смеется. «Что-то он у нас загостился! – с беспокойством думала Дарована. – И все с отцом, с отцом, на меня не глянет даже. Не думает ли в самом деле свататься? Ни за что не пойду! – убеждала она сама себя, не видя, однако, решительных оснований для отказа. – Если чуроборский князь на самом деле он и если отчима выгонит…» Теперь Дарована знала все повороты борьбы за наследство князя Гордеслава и не могла не признать, что у Огнеяра на него гораздо больше прав, чем у Светела. Ах, зачем он оборотень?
И вот час их встречи приблизился вплотную. Дарована стояла на крыльце по левую руку от отца, в волнении сжимала пальцы, всунутые в рукава собольей шубы. Оборотень стоял с другого бока Скородума и был совершенно спокоен.
