И в 1955 году после публикации «белой книги» о деле Берджеса – Маклина в парламенте разразился оглушительный скандал о «третьем человеке» – Киме Филбе, он попал в эпицентр невиданного паблисити, пресса разрывала его на части. Тогдашний премьер-министр Гарольд Макмиллан, спасая честь мундира спецслужб, официально заявил, что не располагает доказательствами о причастности Филби к делу. Бедный Мак! Через несколько лет лейбористы все же сбили его с пьедестала, и снова делом о советском шпионаже, на этот раз раздутым: связью военного министра Профьюмо с проституткой Килер, которая – трепещите! – интимно общалась иногда с помощником военно-морского атташе Е. Ивановым.
Филби выстоял в борьбе нервов, блистательно сыграл роль оскорбленной невинности, возмущенной клеветой прессы и подлостью коллег. В 1956 году, не без подсказки друзей Филби (человек он был светский и не избегал лондонских салонов), респектабельный еженедельник «Обсервер» предложил ему место в Бейруте. Там он и писал благополучно в газету несколько лет, не теряя контактов с резидентурой СИС, – англичане так и не могли до конца поверить, что питомец истеблишмента мог работать на Советы. Так продолжалось до января 1963 года, когда его выдал кагэбист-перебежчик (или же завербованная Кимом англичанка). Филби перебрался в Советский Союз, где раньше никогда не был, увидел своими глазами нашу жизнь, наверное, не на шутку удивился, но виду не показал.
Открылась новая страница в эпопее Филби, менее романтическая, окрашенная всеми цветами нашего живописного быта и суровыми порядками секретной службы. Ковер гостеприимства расстилали опытные руки, повесившие плотный занавес секретности под предлогом, что разъяренные английские спецслужбы могут отомстить «кроту», многие годы подгрызавшему самые корни государства. Мало ли что? Совсем недавно друг Кима Гай Берджес, так и не адаптировавшийся в Союзе, проник за кулисы гастролировавшего в Москве английского театра и произвел там фурор своими откровенными рассказами (об этом в Лондоне даже поставлена пьеса).
Нелегко привыкал Филби к новой жизни, многое раздражало его. Нехватку друзей и живого воздуха ему пытались компенсировать развлечениями, поездками по стране, выписывали ему английские газеты, за которыми он конспиративно ходил на главпочтамт. Выделили и квартиру, потом поменяли на трехкомнатную недалеко от Патриарших, в старом доме, окруженном запущенными, типично московскими двориками (давящая архитектура «коробок» и помпезные кирпичные строения номенклатуры вызывали у него неподдельный ужас). В общем, по меркам простого советского человека, жил он вполне прилично, правда, без собственной дачи, без автомашин, без личного водителя и прочего, в отличие от многих его боссов, спустившихся с партийных небес. Неприхотлив был Филби, не жаждал ни собственности, ни роскоши – вполне хватало ему тихого уюта центра Москвы, заботливой руки любимой жены Руфы, кухоньки с замысловатыми специями, соусами и горчицей, пластинки Шопена на старом проигрывателе[82]. Библиотеку свою он без трудов получил из Лондона, английские власти, блюдя священные законы частной собственности, не ставили палки в колеса и, кстати, свободно пускали в Москву его родственников.
На полках стояли внушительные фолианты в сафьяне, не читать которые в начале этого века считалось так же неприлично, как разрезать рыбу столовым ножом: «История» Маколея, Босвелл о докторе Джонсоне, «История упадка и разрушения Римской империи» Гиббона, Томас Карлейль, Геродот, Плутарх, Тацит, совсем забытые сегодня английские романисты XIX века Троллоп, Кингсли, Хоуп. К современным беллетристам Филби относился снисходительно, правда, ценил своего друга и бывшего коллегу Грэма Грина (он всегда навещал его, будучи в Москве), детективы, особенно о разведке, не читал – они вгоняли его в сон.
Жизнь в Москве постепенно входила в свою неумолимую колею.
Пришла любовь – Руфа, сотрудница научного института, красивая темноглазая женщина, ставшая его женой. С женами у Филби было непросто: с первой Литци брак был фактически фиктивным (он женился, чтобы ее, еврейку, вывезти из оккупированной Австрии), и они вскоре разошлись, вторая жена Эйлин умерла, родив ему несколько детей, третья – Элеонора разошлась с ним вскоре после его побега в Москву. Что говорить – задохнулся бы без Руфы Ким от одиночества, он любил ее, верил ей до конца дней.
Вскоре решил он подвести итоги и написать мемуары – сложность невеликая с его легким пером и типично английским, горьковатым юмором. Но не так это было просто в стране, где всегда на страже армии штатных и нештатных идеологов, а тут еще признания в шпионаже в пользу вечно окруженной недругами державы! где это видано? где это слыхано? Какая разведка? Нет у нас разведки! Как у кота Бегемота: «Сижу, ничего не делаю, починяю примус!» И все же книгу он написал, но далась она трудно: редакторские ножницы кастрировали рукопись беспощадно. По тогдашним стандартам книга вышла быстро: в 1968 году в Лондоне, с предисловием маститого Грэма Грина, взорвалась сенсацией и несколько раз переиздавалась. Почему в Лондоне? Потому, что пробивали книгу как «активное мероприятие», разоблачавшее британские спецслужбы, иначе кто бы дал санкцию? Ким сумел сохранить в книге некую объективность и не опустился до уровня партийной печати, умевшей гоняться за ведьмами. Но, конечно, он не написал и четверти того, что хотел, а жаль…
Казалось бы, любой истинный патриот Отечества тут же повелел бы перевести книгу на русский, – ведь не в Англии же искать почитателей! – переводите, чтобы видели граждане, какие герои трудятся за кордоном, чтобы гордились, чтобы военно-патриотически воспитывались.
Но тоталитаризм не просто туп, он обладает поразительной, совершенно уникальной способностью подрезать сук, на котором сидит, доводить свои и без того скудные духовные силы до полного нуля. Забота о чистоте мозгов своего народа, который не следовало отвлекать от доения коров, токарных работ и выполнения плана и тем более наводить на мысли о разведывательной работе в мирное время (с войной, слава Богу, хоть было немного ясно, благодаря Штирлицу), задержала перевод на годы.
Поговаривали, что скромный человек в кепке, Торквемада застоя Суслов, к тому же опасался «подрыва позиций английской компартии», и вроде бы английский генсек ему нажаловался, что дело Филби бросает тень на коммунистов – и действительно: Филби, в сущности, работал на Коминтерн.
