Мгновение его полета (не больше трёх метров, на самом деле) едва не стоило мне разрыва сердца. И я был однозначно не прав, но, когда незамысловатый крик «А-а-а!» сменился радостным «Ю-у-у-уху-у!», а потом маленький чертёнок принялся качаться на верёвке из стороны в сторону, – я не выдержал и наорал на него, ощущая при этом, как немеет от облегчения в затылке.
Цензурными в моём спиче были только пара фраз типа «не раскачивайся» и «закладка выпадет». Ну, может, ещё несколько – про неуместность криков в горах, где любой громкий звук может стать причиной обвала. Остальное же больше напоминало словарь русского мата. Кажется, я прошёлся даже по отсутствию инстинктов самосохранения и умственным способностям рыжика.
Обидел бедолагу, в общем, насмерть.
Конечно, мне стоило извиниться, но в таком случае весь педагогический эффект пошёл бы Чупакабре под хвост. Так что мы весь вечер не разговаривали. Саня дулся, как мышь на крупу, а я изображал из себя строгого и непримиримого наставника…
Саша
Ух, как я обиделась! Правда, давно так не обижалась ни на кого, а тут… Ну, блин! Я ведь не специально! Я тоже испугалась! В конце концов, настоящий срыв – это не учебный – тут такой взрыв эмоций!
Хотя, возможно, «юху-у-у!» – это и правда был перебор.
Но всё равно, зачем же так? Словно щенка мордой в лужу! Неприятно, обидно и хочется плакать. Но плакать нельзя! Я же мальчик, а мальчики не плачут.
Вот и пришлось строить из себя обиженного мальчика, стараясь не шмыгать носом и не надувать губу. И Дэн тоже что-то из себя строил, не знаю только, что, но был строг, напоминая мне папенция в те дни, когда я приносила домой плохую оценку.
Даже Драго смотрел сочувственно, а Ева сказала:
– Он просто переживает, Сашетт. Волнуется за тебя. На самом деле, если бы я в тот момент тоже была на скале, сама бы разоралась не хуже, чем Дэн. Ты на него не сердись.
Слово «переживает» немного меня утешило, но совсем чуть-чуть.
А потом настал вечер, вкусный ужин и песни под гитару. Кстати насчёт песен…
Я теперь всерьёз буду опасаться за жизнь Серого. Драго на него так смотрел во время одной из песен… Честно, будь я на месте нашего барда, обмочила бы штаны. А Серому хоть бы хны!
А началось всё как обычно.
– Щас спою, – заявил парень, перебросил гитару со спины куда полагается и забренчал очень знакомую мелодию. – Эта песня посвящается… Хотя, к чёрту. Вы и сами поймёте, кому она посвящается.
Встал и, повернувшись лицом к Еве, широко и многообещающе улыбнулся. А подруга, к моему удивлению, в ответ рассмеялась – легко и звонко, словно знала то, что было неизвестно остальным.
– Её глаза на звёзды не похожи,
В них бьётся мотыльком живой огонь.
Ещё один обычный вечер прожит,
А с ней он каждый раз другой.
Её упрёки вестники прохлады,
Как скошенная в августе трава.
И пусть в её словах ни капли правды,
Она божественно права.
Улыбка исчезла с лица Евы, как будто её кто-то стёр. Она смотрела на Серого с откровенным, обезоруживающим удивлением…
А мне было и волнительно,и неловко. Волнительно – от того, что можно ухаживать за девушкой ВОТ ТАК. А неловко…
Ну… Я всё же за Драго!
– Где-то ангелы кричат:
«Прости, прощай!»
Плавится душа, как свеча.
Разлилась по сердцу печаль.
Я – навеки твой,
Ты – ничья.
Тут я не выдержала и посмотрела на Драго. И перепугалась. Вот это взгляд! Да таким убивать можно не хуже, чем пистолетом или ножом!
А Серый улыбался и пел дальше. Причём его, в отличие от меня, вовсе не интересовал Драго. Он наблюдал только за Евой.
– Плавится душа, как свеча.
Разлилась по сердцу печаль.
Я – навеки твой,
Ты – ничья.
Кажется, петь эту фразу про «ничью» Серому нравилось особенно. И когда он её пел, мне чудилось, что я слышу скрип зубов Драго у нашего барда за спиной.
Ева же… Она больше не удивлялась. Смотрела прямо, спокойно, вежливо и бесстрастно улыбаясь – и я вдруг поняла, что это всего лишь маска. Чем-то Серый задел её настолько, что она предпочла спрятаться в своей раковине и больше не показывать, как удивлена.
А в самом конце вечера, когда все расходились спать, я услышала, как Дэн тихо сказал Драго:
– Слушай, друже, давай без членовредительства. Я всё понимаю, но ёжика мне в штаны…
Великан проводил взглядом скрывшуюся в кустах Еву, следом за которой ломанулся Серый с гитарой, поиграл мускулами не хуже, чем наш бард только что играл на гитаре,и изрёк веско и твёрдо, словно могильный камень ставил:
– Закопаю.
Как там говорит Ева? Ёкарный бабайка? Не-ет, это точно кто-то похуже…
Ева
– Что же ты не подпевала? Обещала ведь подпевать, если узнаешь песню. Или ты не знаешь её?
Конечно, Ева слышала, что гитарист пошёл за ней. Невозможно было не услышать. Она даже поначалу припустила побыстрее, но потом поняла – глупо.
В конце концов, ей не пятнадцать лет,и ничего страшного не случилось. Просто захотелось побыть одной после этой выворачивающей душу песни. Но Серый оставлять Еву в покое явно не хотел… В этом они с Драго были похожи.
Да, пожалуй, только в этом они и похожи…
– Почему ты выбрал именно эту песню? - спросила, резко оборачиваясь – так, что волосы больно хлестнули по лицу, словно гибкая ветка дерева. Зло зажмурилась на секунду, скрывая выступившие на глазах от боли слёзы, а когда распахнула веки, гитарист стоял уже совсем близко.
В вечернем сумраке Ева плохо видела лицо Серого, но одно она разглядела точно – он, как всегда, улыбался.
– А тебе не понравилось?
– Зачем отвечаешь вопросом на вопрос?
– Беру пример с тебя, Сью.
– Сью?
Господи, как у него получается полностью и абсолютно дезориентировать её, сбивая с мысли? Специально или случайно?
– Ага, Сью. Фильм такой был – «Кудряшка Сью». Помнишь?
– Я-то помню, он же старый. А ты-то как…
– А почему бы и нет? Между прочим, Элисон Портер, которая сыграла эту самую Сью, победила в Америке в десятом сезоне шоу Vоiсе. По-нашему – «Голос». Я смотрел.
