Не стану тянуть время и углубляться в детали, скажу только, что бывают и другие метафоры, для которых изображение красноречивей слов. Иногда один кадр анимации ряби на воде выражает больше чувств, чем могут передать несколько исписанных страниц книги.
И в конечном счёте дольше всего я мучился в поисках ответа на более чем очевидный вопрос, никак не связанный с тонкостями писательского мастерства: о чём писать? Когда я заканчивал книгу, то с некоторым унынием думал: «Какая великая вещь — литература, и какие великие люди — писатели, я с ними и рядом не стоял».
В итоге, дописав книгу, я воспылал ещё большей любовью к литературе и анимации. Впрочем, я никогда не рассчитывал, что она станет взаимной. Порой мне кажется, что моё чувство схоже с тем, что испытывает Такао по отношению к Юкино. Кстати сказать, все персонажи книги в той или иной степени страдают от несчастной любви. Я лишний раз убеждаюсь, что хотел написать именно об этом чувстве. Хотел показать, что мир соткан из желаний тех, кто одинок, найти кого-то или что-то.
«История о „любви“, что прежде означала „печаль одиночества“».
Таков рекламный слоган фильма, но мне кажется, что с теми, кто тысячу триста лет назад, во времена составления «Манъёсю», выбрал такое прочтение для любви, согласятся многие из живущих ныне.
При написании книги я побеседовал с несколькими знающими людьми. Прежде всего это Каору Курадзуми-сэнсэй, преподавательница женского университета Оцука, подобравшая для книги песни из «Манъёсю», а ещё мастера-башмачники, школьные и университетские преподаватели, ученики старших классов, маркетологи фирм — производителей обуви и многие другие. Их рассказы добавили роману глубины, и я очень им всем благодарен.
Также я хочу выразить особую признательность редактору Тихару Отиай-сан за её обширный кругозор и тёплую любовь, с которой она поддерживала меня в работе сначала над фильмом, а потом и над романом.
За то время, пока я писал книгу, состоялось несколько премьерных показов фильма «Сад изящных слов», и потому бо́льшая часть рукописи создана мной вне дома. Должен отметить, это по-своему занятный писательский опыт, хотя те многочисленные места, где я побывал и где работал над романом, мало связаны с его содержанием. Америка, Шанхай, Южная Корея, Шри-Ланка, Тайвань, Россия, Шотландия, Франция, Вьетнам. В основном я присутствовал на кинофестивалях или фестивалях анимации, иногда выезжал на поиски натуры для другого проекта, но везде часы, проведённые в гостинице или самолёте, были тем драгоценным временем, когда я мог писать. Эпилог я закончил в поезде, который в тот момент как раз пересекал Внутреннее Японское море. Как знать, возможно, разнообразные пейзажи за окнами поделились с моим текстом своими красками.
Огромное спасибо вам за то, что приобрели и прочитали эту книгу.
Макото Синкай,
февраль 2014 года
Комментарий. Норико Канда
Литература напоминает коварную любовницу старше тебя по возрасту: она прекрасно видит, как ты ею увлечён, но сама не спешит раскрывать карты. Ты можешь считать, будто сочинил потрясающий сюжет, до которого ещё никто не додумался, но часто оказывается, что его уже кто-то описал. Складывается ощущение, что в мире существует некое «великое повествование», и наши задумки, да даже наш нынешний житейский опыт, — всё растворено в нём. Но не стоит отчаиваться. Написать новый рассказ, взяв за основу часть какой-то большой истории, — один из достойных приёмов литературы. По словам писательницы Миэко Канаи, писать — всё равно что самозабвенно рисовать каракули поверх сюжетной подложки. Но мне кажется, что проверка, предлагаемая литературой, состоит в том, насколько привлекательно заполнены пробелы исходного материала.
Роман «Сад изящных слов» режиссёра-аниматора Макото Синкая написан по мотивам его собственного фильма. Основная сюжетная линия — развитие отношений старшеклассника Такао, мечтающего стать башмачником, и таинственной Юкино, начавшихся со встречи под дождём в общественном парке, — осталась без изменений, а то, как она обрастала деталями, подробно описано в авторском послесловии. История показана с нескольких точек зрения, и читатель узнаёт не только о прошлом Такао и Юкино и о том, как менялись их чувства, но и о персонажах, появлявшихся в фильме лишь мельком: о старшем брате Такао, Сёте, с виду обеспеченном и независимом взрослом человеке, его терзаниях и конфликтах; о грозном учителе физкультуры Ито-сэнсэе и его скрываемой ото всех связи с Юкино; о яркой и, казалось бы, совершенно избалованной Сёко Айдзаве и её шокирующем прошлом; о молодящейся и немного ребячливой матери Такао, её неожиданной профессии и бурной жизни. С прописанными предысториями и характеры людей, и весь рассказ обретают объём.
Однако их изображениям, пусть и детальным, присуща изысканная сдержанность. Став излишне многословным, роман превращается в «разъяснение» и сдерживает воображение читателей (особенно легко увлечься именно в таком случае, когда в голове у автора существует чёткая картинка). Но здесь книга, подобно своим молчаливым главным героям, говорит мало, подстёгивая полёт фантазии.
Например, увлечение Такао обувью вводится как бы между прочим, намёком, через его отношения с матерью. Многочисленные туфли для неё всё равно что оружие в войне за то, чтобы остаться женщиной, иначе говоря — способ самозащиты. Поэтому у лодочек, которые Такао попытался сделать для Юкино, такая нежная расцветка: они должны защитить её — и стать символом времени, проведённого вдвоём. Мне хочется, чтобы вы почувствовали этот нюанс.
Книга включает не только предыстории персонажей. Место действия — город Токио и традиционный японский сад — выписаны с такой теплотой, будто они сами являются действующими лицами. Красоту сцен в саду, залитом светом, среди шепчущихся деревьев, трудно передать словами.
Роман закрывает пробелы первоисточника и выпукло описывает персонажей, и всё же, если посмотреть фильм, ставший фундаментом для книги, уже после её прочтения, он не станет выглядеть беднее. Скорее, эти сорок шесть минут «Сада изящных слов», коротких для обычной полнометражной анимационной ленты, ясно дадут почувствовать, что в них заключена самая чистая и светлая часть, деликатно выделенная из общей истории.
У романа есть и вторая основа: «Манъёсю» — «Собрание мириад листьев». Этот не нуждающийся в представлении сборник древнейшей японской поэзии проводит через всё произведение тонкую смысловую нить.
В первую очередь это песни, завершающие каждую главу, — нетрудно увидеть, что они символизируют течение рассказанной истории либо переживания её героев. Читая их, проникаешься особенностями стихов времён, когда создавался сборник. Тем, что на самом деле в них искренне и безыскусно воспеваются происходящие события или же чувства людей. Несмотря на использование лексики той эпохи, общий смысл не так сложно уловить и без перевода на современный язык. В отличие от более поздней поэзии с её изощрёнными приёмами, такими как игра слов, инверсия или «хонкадори» — дословное цитирование строк известных произведений, — здесь слова шествуют строго по прямой, твёрдой поступью, и появление этих строчек в конце каждой главы превращает их в движущую силу, толкающую повествование вперёд.
