Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 69
Я бегу по улицам, мимо магазинов, ресторанов, крытой автобусной остановки, крошечного закутка, который по идее должен защищать от пронизывающего чикагского ветра, но не защищает. Ветер теребит страницы «Чикаго трибьюн»;
газету бросили на лавке. Я не останавливаюсь, пока не добегаю до склада на Кларк-стрит.
Сам склад ужасно меня пугает – множество дверей, пустых пространств, а народу мало. Точнее, здесь вообще никого нет, если не считать какого-то малооплачиваемого интроверта-дежурного, который сидит за стойкой. Кстати, он тоже наводит на меня страх. Но я не могу допустить, чтобы страх победил меня; не могу допустить, чтобы он мне помешал.
Открываю дверь, ведущую к боксам, ключ-картой, которую нашла в бумажнике Эстер. Дежурный всего один; он сидит за стеклянной перегородкой и что-то печатает на компьютере. Он даже не поднимает на меня глаз. Я иду мимо подъемных дверей бежево-миндального цвета – одна за другой, они остаются позади. Слышу собственные гулкие шаги на бетонном полу в длинном пустом коридоре. Я не помню, где мы были в прошлый раз. Двери совершенно одинаковые; я отчаянно стараюсь вспомнить номер бокса, в котором хранятся вещи Эстер. Вставляю ключ в три замка по очереди, но он не подходит ни к одному. Я напоминаю себе, что уже была здесь. Велю себе пошевелить мозгами. Думай, Куин, думай! Вспоминай. Та миндальная дверь или эта? Их не меньше сотни, сто бежево-миндальных дверей, и замки на всех выглядят одинаковыми. Их тысяча! Мне все они кажутся одинаковыми. Я переношусь назад во времени; стараюсь вспомнить тот раз, когда мы с Эстер приходили сюда. Мысленно возвращаюсь по нашим шагам, ищу подсказки: сначала были несколько более мелких ячеек, за ними идут боксы побольше, двери в них похожи на гаражные. Напротив на стене висела камера, перед которой мы с Эстер отплясывали. Невольно улыбаюсь, вспомнив, как мы с Эстер отплясывали ирландскую джигу для дежурного за стойкой. Как же нам тогда было весело!
И вдруг меня осеняет: ячейка номер двести три! Такой же номер дома у моих родителей, где они живут и сейчас… Помню, как Эстер тогда сказала: «Судьба!» – а я ответила: нет, обычное дурацкое совпадение. У меня перед глазами появляются цифры. Я увидела их в декабре прошлого года, когда чуть отошла и наблюдала за тем, как Эстер отпирает бокс.
Нахожу дверь с номером 203. Вставляю ключ в замок – он подходит! И вуаля – я вхожу.
Поднимаю тяжелую дверь и, заглянув внутрь, кричу.
Я не просто кричу. Из моего горла вырывается отчаянный вопль, который срывает дежурного с места. Он спешит ко мне, отпирает металлическую дверь, но не успевает подхватить меня. Окружающий мир перестает для меня существовать; я с глухим стуком падаю на бетонный пол.
Ключи, телефон и прочее рассыпаются по полу. На моих колготках растекается темное пятно – мочевой пузырь подвел. Я подворачиваю ногу и снова кричу от боли. Голова ударяется о бетон и отскакивает вверх, как мячик. Ничего не замечаю. Я лежу ничком на полу рядом с Эстер – так близко, что могу до нее дотронуться.
Она по-прежнему в пижаме, уютной байковой пижаме, которая была на ней в последний раз, когда мы с ней виделись. Она сидела на диване в гостиной, укрывшись пледом цвета морской волны, и говорила: «Куин, я только испорчу тебе настроение… Иди без меня, тебе будет веселее». Она убедила меня, и я ушла. Ушла без нее и веселилась. А теперь гадаю, что было бы, если бы я осталась. Если бы только я тогда осталась! Сумела бы я спасти Эстер от ее судьбы?
Я замечаю вскрытые коробки; их содержимое разбросано по Эстер. Фотоальбомы. Журналы. Детские альбомы Эстер, в которые ее мать с любовью наклеивала снимки, когда Эстер была совсем маленькой. Фотографии Эстер в младенчестве, малышки Эстер, которая учится ходить, юной Эстер. Почти все снимки выдраны из пластиковых конвертов и разорваны на мелкие кусочки. Кто это сделал?
И конечно, здесь сама Эстер; она лежит совсем рядом со мной, с закрытыми глазами.
Совсем рядом с ее мертвенно-белой рукой лежит единственная уцелевшая фотография, на которой запечатлены две девочки: одна побольше, другая поменьше. Вижу слова, нацарапанные в верхнем углу снимка черным маркером: «Женевьева и Эстер».
АлексКровь стынет у меня в жилах; я не могу дышать. Ноги постепенно немеют; колени подгибаются. Еще немного, и я упаду.
– Неважно выглядишь, Алекс, – замечает она, вертя в руках нож, большой разделочный нож из прочной стали с остро заточенным лезвием. Поварской нож, который она выхватила из подставки. Она гонит нас с Ингрид в гостиную и приказывает нам сесть. Мне кажется, что мои шаги гулкие, как выстрелы в тире. Кровь стучит в ушах. Шаги громкостью в сто пятьдесят децибел или даже больше. Словно с каждым шагом извлекают пробку из бутылки шампанского. Или гремит гром. Или дождь барабанит по капоту машины, барабанит уныло, громко и нескончаемо.
– Не надо, – говорю я, обращаясь к ней. Она стоит посреди комнаты с ножом в руках. Она совершенно уверена в себе; она уверена, что должна сделать то, что собирается сделать. Однако ее самоуверенность приправлена безумием, неистовством. У нее маниакальный блеск в глазах. Женевьева безумна. Она притоптывает ногой. Нога подрагивает. Глаза вылезают из орбит; руки, те самые руки, которые держат нож, мелко дрожат.
Она держит нож не так, как человек, который собирается отрезать кусок мяса или именинного торта. Она готова ударить человека… кого-то зарезать. Рука так крепко сжала рукоятку, что видны голубоватые вены.
– Тогда там была ты, да? – спрашивает Ингрид. – Ведь я тебя видела на рынке. Я знаю, что это ты.
– Конечно. Я хотела, чтобы ты меня видела, – говорит Женевьева.
– Столько лет прошло! Как ты запомнила?
– Как я могла забыть? Ведь ты моя мать, – отвечает Женевьева. – Дочь никогда не забудет мать. – И я замечаю покорный взгляд Ингрид: она знала, что рано или поздно это случится. Ее тайна перестанет быть тайной.
Рынок… Именно там у Ингрид впервые случилась паническая атака. Последнее общественное место, в котором она была; после того раза она превратилась в затворницу в собственном доме.
Когда с Ингрид случилась паническая атака, прохожие слышали, как она кричала: «Уходи», «Оставь меня в покое» и «Не прикасайся ко мне!». По их словам, она громко вопила.
– Я пошла за тобой, – говорит Женевьева, и по комнате плывет ее едва слышный сорванный голос.
– Тогда ты выглядела по-другому, – говорит Ингрид. – Ты была похожа на…
– Тогда я была похожа на себя, – отвечает Женевьева, – а сейчас я похожа на нее. Сейчас я больше тебе нравлюсь, да? Ты всегда любила ее больше. Но я не хочу говорить об Эстер… тем более сейчас. – Она вспоминает тот день, когда пошла за Ингрид на городской рынок. Она смотрела, как Ингрид ходит по рядам с корзинкой для покупок в руке: туда-сюда, туда-сюда. Она долго-долго ходила за ней. Она вспоминает, как Ингрид выронила корзинку, когда заметила ее, Женевьеву, на другом конце ряда. Ингрид выронила корзинку, схватилась за сердце, издала душераздирающий вопль. – Как ты поняла, что это я? – спрашивает Женевьева, и Ингрид торжественно отвечает:
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 69
