— Я понимаю, что готовился взрыв арсенала! Я одобряю, что виновного в вероломстве коменданта крепости приговорили к смерти. Но — не к такой же! Венеция не простит нам этого, вы что, не понимаете? Это — немедленная война!
— Хвала Аллаху, да славится имя Его! Именно гнева наших врагов я и добивался, предав преступника страшной и унизительной казни. Потому что их гнев пойдёт нам на пользу, могущественнейший капудан-паша!
— Польза?
Флотоводец приподнял левую бровь, готовый выслушать своего капитана, которому отчего-то безоговорочно верил последние дни.
— Из Венеции прибыл известный вам левантийский купец с важными известиями, мой господин. Прикажете позвать?
— Зови!
Купец Юсуф был назван родителями несколько иначе — Иосиф. Но, раз уж на землях библейской Палестины торговля и прибыли принадлежали по преимуществу мусульманам, то юноша сменил имя, а с ним и веру. Нет для таких бога, кроме Мамоны, покровителя стяжателей.
— Капудан-паша, солнце моих глаз...
— К делу, купец!
— Точно известно, что командовать флотом, собранным для войны с Блистательной Портой, прибыл дон Хуан Австрийский. Венецианский генерал-капитан Себастьян Вениеро и адмирал папы римского Антонио Колонна посчитали личным оскорблением назначение главнокомандующим неопытного юноши. Союзный флот расколот. Венецианские галеры ставятся на ремонт в доки. Папские корабли получили приказ не удаляться от Крита. А дон Хуан решился нанести удар по вашему непобедимому флоту в одиночестве, без союзников!
— Он безумен?
— Он рассчитывает на неожиданный удар и свою удачу, мой господин!
— Куда выдвигается испанский флот, купец?
— В Венеции все называют одно место — Лепанто.
— Они надолго запомнят это название, да будет мне свидетелем Мухаммад!
И ты запомнишь, глупец.
Демон Аваддон не был всеведущ. Но знал о затеянной Молчаном и братом Джордано интриге. Знал, что слухи о конфликте среди союзников раздувались специально, что турецкий флот заманивают в ловушку.
Будет битва; будут многочисленные смерти с обеих сторон. Беспокойному духу разрушения всё равно, кто получит поцелуй гибели...
Чем меньше людишек — тем меньше на земле грязи.
Падший ангел Аваддон был уверен в этом.
9. Кровь и тронерковь есть дом Божий. Трижды перекрестись при входе, очистившись от суетных мыслей, не поленись поклониться алтарю и иконам — низко, в пояс. И уж точно не разговаривай в голос и не глазей по сторонам, смущая прихожан своей назойливостью.
Это азы. Это знает каждый, кто идёт на службу в православный храм.
Есть люди знающие, но нарушающие. По работе.
Может быть, кто из причта и обратил внимание на скромных тихих чужаков, зачастивших в небольшой белый храм, спрятавшийся среди домов и высоких заборов тверского посада. Скорее же всего их появление прошло незамеченным. Молились они истово, а взгляды, вычитывающие пространство вокруг, прятали опытно и привычно.
Разбойный приказ был хорошей школой поведения.
Дьяк и трое подьячих, неброской внешности, в чистой, ничем не выделяющейся одежде. С наизусть затверженной памяткой, данной в Москве лично Григорием Грязным: найти седобородого мужчину с приметным перстнем на пальце правой руки. Палец — безымянный; перстень — змейка с изумрудными глазами, кусающая собственный хвост. Перстень или кольцо, но всё равно приметные.
На службы ходили парами, а бывало, и втроём. Ещё один обязательно крутился у паперти, смотрел на наделяющих милостыней. Точнее — на руку дающего: вдруг блеснёт зелёное?
Остальные разглядывали в полутьме храма Белой Троицы ладони крестившихся перед образами.
Четвёртый день.
Без результата.
Вскоре и под чужим именем приплыл в Тверь по Волге сам Григорий Грязной. На купеческом корабле, покорно сторговавшись с хозяином за совершенно бессовестные деньги. Ничего — вернуться бы в Москву с добычей, а там и купчишку к ответу призвать можно. Нечего жадничать — вот получит кончик раскалённого прута в зад — так на всю жизнь урок запомнит. Когда к нужнику собираться будет.
С Грязным на берег высадились полдюжины мастеров по тайным захватам лихих людишек и высокий грузный старик с длинной ухоженной бородищей. Мирный селянин из Кемской волости, именем и прозванием Микола Пепел. Он же — один из сильнейших колдунов русского Севера.
Всё правильно. Что колдовством замечено, без колдуна не добудешь.
Постоялый двор нашли быстро. Владелец, не чинясь, разместил плотницкую артель, приплывшую в Тверь на поиски заработка. Скинул плату за постой, пожелав, чтобы мастера за то поправили покосившееся крыльцо и укрепили скамьи да лавки в харчевне.
Людям из Разбойного приказа топором махать привычно. Что человека зарубить, что столб обтесать — отличия небольшие. И, пока Григорий Грязной рыскал по Твери, осторожно расставляя невод розыска, его люди мирно работали на постоялом дворе. И себе разминка, и хозяину радость.
Не в тягость был и Микола Пепел, днями не вылезавший с кухни. Травки, молодые, выбившиеся из весенней влажной земли, собранные стариком в лесу и добавленные в супы и мясные блюда, — малость вроде, а как вкус переменили и раскрасили!
Ничто не должно было спугнуть разыскиваемого человека. Ничто и никто, отсюда и все предосторожности, отсюда приезд под личиной.
Вечером, после ужина и молитвы, собирались вместе.
— Снова ничего? — спросил Грязной.
Не кого-то спросил, в пустоту, расстроенно и нервно кривя левую щёку. Кого спрашивать-то? Плотников?!
Никто здесь не понимал, насколько важно найти этого человека как можно скорее.
Даже видавший виды глава Разбойного приказа не знал, чем прогневал государя простой тверич, но видел беспокойство князя Умного. А за князем так явственно маячил лик царя...
Но знал, что делать. Взять человека живым и, по возможности, невредимым. Тайно, с завязанными глазами и заткнутым ртом, вывезти в Москву.
На беседу с Умным.
Или — на дыбу в подклетях Разбойного приказа, если такова будет воля государя.
Снова — ничего.
Всё переменилось на следующий день.
Человек пришёл-таки в храм, молился долго, с чувством, словно истосковался по слову Божьему. И перстенёк поблескивал зелёными змеиными глазами при каждом наложении креста. Перстень, не кольцо, голова змеи была тоже не золотая, но из драгоценного камня побольше — мастер над украшением потрудился. Восточный кудесник, да смилуется Господь над его неверной душой!
