Я уже приготовилась рекламировать Костику исключительные знания и способности моей мамы, которые неожиданно раскрылись в период его невменяемости и недоступности. Но спохватилась. Все-таки передо мной сидит не просто друг детства, с которым мы бегали босиком по первому снегу. Костю сделали менеджером в эксклюзивном бизнесе не только из солидарности с товарищем по несчастью. У него явно есть и хватка, и проницательность. Весь мой блеф он раскусит в два счета, стоит проверить, как обстоят дела. А он проверит, такими вещами не рискуют. И кончится тем, что мой преуспевающий папочка получит еще один щедрый источник доходов для Зинкиных расходов. А моя одинокая мамочка…
Я вздохнула и стала рассказывать Косте правду. Несколько раз у него звонил телефон, и он отвлекался на какие-то отрывистые переговоры. Не веря своим ушам, я слушала, как мой непутевый приятель обсуждает многотысячные вклады и технические характеристики новой аппаратуры. Но он прекращал эти беседы и снова вопросительно смотрел на меня прекрасными глазами Алена Делона. Наверное, я должна была проливать горькие слезы от мысли, что этот красавец, теперь уже здоровый и благополучный, не вернется ко мне, потому что так сказали группа и вожатый. Может, я еще пролью их, эти слезы, но сейчас мне просто приятно с ним говорить и очень хочется, чтобы он меня послушался.
Я напомнила ему, что мама так же хорошо разбирается в здоровом питании и диетах, как и отец. Просто он смог извлечь выгоду из своего опыта, а она нет. Над ней не висел дамоклов меч в виде Зинки, которую нужно содержать по высшему разряду. И высовываться она не привыкла — я имею в виду, мама. Наоборот, она все стремилась забиться в угол, из которого я ее постоянно вытаскивала, и на это ушли все мои силы, едва успевшие восстановиться после прощания с Костей…
Да, это я тоже сказала вслух. Если их на американской ферме учили говорить все, как есть, то должны были научить и слушать. Похоже, что научили — он сочувственно кивнул. И я откровенно сказала, что мне важно, просто жизненно необходимо вытащить маму. Костя мог бы мне в этом помочь, если бы захотел. И с его стороны это не будет благотворительностью, потому что мамины знания и опыт… В общем, см. выше.
Костя выглядел озадаченным. Я поняла, что он ищет повод, чтоб деликатно мне отказать, не обидев. Помимо наших личных отношений, есть еще интересы дела, то есть рекламного фильма, качество которого во многом зависит от меня. Деньги деньгами, но хороший менеджер никогда не станет портить отношения даже с временными партнерами…
— Понимаешь, Котенок, — задумчиво сказал он.
Мы уже перешли на ласковые прозвища! Плохой знак.
— Понимаешь, у нас есть такое правило. Секретное, это ни в коем случае не должно прозвучать в вашем фильме. Ну, в общем, все, кто у нас работает, — бывшие наркоманы, или члены их семей, или, как бы это назвать… Люди, пострадавшие от наркозависимости своих близких. И при всем уважении к твоей маме, которая, несомненно, хороший специалист…
— Побойся бога! — воскликнула я, больше всего опасаясь, что в этот момент войдет Брянский или зазвонит чей-то телефон. — Прямо перед тобой сидит человек, пострадавший от наркозависимости своих близких, то есть твоей. А мама — член моей семьи. И тебе этого мало?!
— Да? — он растерялся, но как-то радостно. — Знаешь что? Надо это обдумать. Ты, конечно, права. Я тебе пока ничего не буду обещать, но я над этим подумаю. Дай-ка мне телефон твоей мамы…
Нет уж, только не это. Через пару недель, когда господин менеджер вспомнит о своем обещании и наберет мамин номер, она смущенно заверит его, что не стоит беспокоиться, Катюша совершенно напрасно завела этот разговор, ей очень неудобно и так далее, и тому подобное.
— Я позвоню тебе сама, Костя. Скажи мне твой телефон.
Впервые я назвала его по имени. И он как-то сразу сдался, кивнул, продиктовал мне номер, зачем-то снова вынув свой хитрый «Samsung». Впрочем, понятно зачем — похвастаться. Все же будущее — за техносексуальностью. Раньше крутые мачо играли перед дамами своими накаченными мускулами, теперь — мобильниками.
Ладно, пусть играет. Главное — лед тронулся. Я допила коктейль и отказалась от витаминного салатика, хотя с утра ничего не ела. Наверное, дыхательная диета уже действовала.
Мы распрощались с Костиком, и я пошла искать Брянского. Оказалось, он загнал в просторную сауну всех имеющихся в наличии сотрудниц и снимал их сквозь клубы пара. Заглянув за деревянную дверку, я услышала заливистый смех и игривый баритон Володи. Оказавшись в парной, он снял операторскую жилетку и рубашку, оставшись в желтой футболке, которая обтягивала его мощные плечи. Размеры сауны позволяли даже расхаживать по ней, и Брянский расхаживал, подшучивая над девушками, а они в ответ хихикали и выставляли голые коленки. Полки светились от блестящих глаз и зубов. Неужели эти длинноногие загорелые манекены — бывшие наркоманки, или как это у них формулируется? Пострадавшие? А моему супермену, в довесок к его плечам, никаких навороченных мобильников не требовалось — его вторичным техносексуальным признаком была видеокамера такого размера и с таким солидным объективом, что любой Ален Делон умер бы от зависти. И насколько я успела его узнать, Володя не раздумывая пустил бы в ход все свое техно- и просто сексуальное оборудование, если бы этого требовали интересы дела, то есть съемки, проекта и все такое.
Считать ли мне себя при этом лицом, пострадавшим от трудозависимости близкого человека? Я закрыла дверь и отправилась в вестибюль ждать своего продюсера в обществе молчаливого охранника (зависимый или пострадавший?). Девушки на ресепшене не было — наверное, она тоже хихикала в сауне перед Вовкиным объективом.
Через полчаса он вышел распаренный, слегка растерзанный и довольный по уши. Девчонки все-таки заставили его раздеться и попариться, объяснил он на ходу, загребая меня одной рукой в фарватер своего движения: пора, пора! От массажа он отбился, достаточно, что я получила свою порцию оттяга. Надо будет прийти сюда еще разик, но это, наверное, уже без меня. В самом деле, зачем я нужна?
Разозлившись, я ответила, что все равно приду на дыхательную диету, потому что она замечательно влияет на мое самочувствие, да и Володе бы не помешало подышать разреженным воздухом.
— А что, я опять растолстел? — озабоченно спросил Брянский, пытаясь оглядеть свою фигуру без зеркала. — Да, до этого красавца, твоего друга детства, мне далеко.
Неужели ревнует?
Мы вышли под холодный моросящий дождь, который готовился разродиться снегом. Уже почти стемнело, хотя было едва ли четыре часа. Дул противный ветер, хватал меня за ноги, оголенные коротким красным платьем. Какого черта я должна ходить в нем в такую погоду?
Володе было не до моих ног — он мчался к джипу, пряча под полой куртки камеру, чтоб не промокла. В этот раз мы приехали на разных машинах. Я остановилась у своего «ситроенчика», получила от Брянского прощальное бибиканье и в ответ вряд ли успела бы помахать, даже если б захотела. Он уехал в Останкино, будет смотреть отснятое, планировать завтрашние съемки, которые пройдут уже без меня. Зря я, что ли, столько ныла, что у меня невозможное количество дел и этот рекламный проект ломает мне все планы. Вот и донылась. Брянский будет заканчивать его без меня, в компании длинноногих загорелых девушек, успешно излечившихся от наркозависимости.
