Любые эксперименты, даже неудачные, идут на пользу, потому что заставляют людей прислушаться к своей природе.
Потом обитатели нашего лагеря потихоньку разъехались кто куда, потому что в жизни еще много можно сделать и повидать. А я осталась в Абхазии, чтобы не дать вырубить лес, который я люблю. Думаю, это удастся остановить — мои друзья собирают на это деньги в разных странах, а у стариков деньги есть.
Но ты, конечно, хочешь знать, что случилось с твоей бабушкой.
Мне нечего тебе ответить. Среди нас был человек, которого она любила. Он был болен. Когда ему стало совсем плохо, они с Тоней ушли в горы, от посторонних глаз. Не знаю, что с ними стало. Тоня могла проводить своего возлюбленного и отправиться дальше, собирать ровесников в лагеря и учить их радоваться жизни.
Я очень скучаю по нашей стариковской компании. И если у тебя есть знакомые пожилые люди, дай им, пожалуйста, мой адрес и скажи, что их всегда ждут в Абхазии. Мне кажется, я уже смогу научить их тому, чему меня учила Тош.
Здесь хорошо и спокойно, и настоящее принадлежит нам.
Будь счастлива.
Твоя Нино»
Все вокруг меня так хлопали глазами, что странно, как ветер не поднялся. Мама вытирала слезы. Владимир Ильич стоял прямой и торжественный, словно только что прозвучал гимн его страны, и кивал головой.
— Вот это да! — зачарованно прошептала Ирка. — Мир одиноких стариков и старушек. Я почти угадала. Какой сюжет, а?
— Катя, прочитай твою записку, — сказал кто-то негромко, кажется, Сашка.
Записка, которую Владимир Ильич вынул из черепахи Донателло, теперь всегда была со мной. Я носила ее в бумажнике вместе с водительскими правами.
Но читать там было нечего, особенно после письма Нино. Я развернула листок в полинявшую клетку, хотя знала его содержание наизусть. Бабушкиным четким учительским почерком было написано:
«Катя!
Будущее принадлежит вам, а настоящее — нам. Самое интересное — за тем фонарем. Ничего не бойся и позаботься о маме.
До встречи.
Бабушка Антонина»
— И это все? — разочарованно спросила Зинка. Видно, она ждала продолжения в том же интригующем духе.
— Это все, — сказал Сашка. Он подошел и взял записку у меня из рук. — Это — все. Понимаешь, Кать?
Я понимала, я не программист, но все же не глупее его.
Мы с бабушкой гуляли в детстве «до того фонаря», где кончалась улица. Людям часто кажется, что идти можно лишь до того фонаря, где кончается жизнь, здоровье, молодость. Но самое интересное дальше, за фонарем. Надо только не бояться. Бабушка знала, что я ничего не боюсь, а вот мама… Поэтому мне и следует о ней позаботиться.
Но тут, похоже, у меня нашлись соперники.
— Аня, мы ведь поедем туда, правда? — сказал вождь мирового пролетариата, обнимая маму за плечи. — Поедем в Абхазию? Там замечательная природа. Зачем ждать, пока тебе исполнится шестьдесят! В твоем возрасте можно даже родить…
Мама кивнула сквозь слезы.
Все мы, кроме, пожалуй, Владимира Ильича и мамы, в этот момент были похожи на детей, которых родители отправили спать, а сами позвали гостей и едят что-то вкусное или смотрят интересный фильм. Особенно растерян был папа. Его, если продолжать сравнение, оставили при малышах бэби-ситтером, а потом просто забыли.
У Зинки и Славки на лицах была просто неподдельная обида. То есть как это — настоящее нам не принадлежит? А что же теперь делать? Ждать старости?..
В комнате стояла необычная, непраздничная тишина. И в этой тишине мы услышали, как сверху, а может быть, снизу у соседей дружно звякнули бокалы и раздался веселый гомон.
— Ох, — спохватилась мама, — а старый год-то проводить? Все давно накрыто. К столу, к столу!
И мы снова превратились в обыкновенную новогоднюю компанию, которая торопится проводить старый год.
Мы с Володей оказались в хвосте толпы, штурмующей кухню. Он молча прижал меня к себе и поцеловал в макушку.
— Слушай, — сказала я, — так что же получается с диетами? Их придумывают старики, чтобы мы были здоровее? И все эти фитнесы, центры голодания, клиники для наркоманов…
— Ага, и керосиновые примочки. Ты поняла, Нино на тебе опыт проводила. Вот зараза старая! Но теперь-то ты точно должна написать книгу о диетах. Бабушка будет довольна. Только поторопись, пока твоя Ирка не вцепилась.
— Пусть лучше Ирка, а то я никогда не писала книжек.
— А теперь напишешь. Пойдем за стол. Представляешь, что значит — не успеть поесть в Новый год. Так весь год и проведешь в голодных муках.
На кухне все уже расселись, но к тарелкам не притрагивались — ждали нас и какого-то особого вступления.
— Тише, тише! — сверкающая Зина, вся в блестках и перламутровом макияже, подняла кверху палец с длинным серебряным ногтем. — Сегодня у нас стол необычный. Мы, конечно, не знали о письме, но все вышло как нарочно. Перед вами фьюжн — то есть ассорти из разных диет. Здесь рецепты из рациона обыкновенных вегетарианцев, сыроедов, поклонников дзэн-макробиотки — общим счетом двенадцать диетических столов…
Хорошо, что мы с Володькой еще не успели сесть. Толкая друг друга, мы выскочили за дверь и упали на диван, давясь от хохота. У меня даже голод пропал.
— Ну, Катя, — фыркнул Брянский сквозь смех, — теперь видишь, что будущее принадлежит нам! Напишешь книжку про диеты, никуда не денешься. Ой, не могу!..
Вот я ее и написала. И бабушке она понравилась. Бабушка сказала, что в книжке ровно столько непонятного, сколько нужно, чтобы прийти с вопросами к старшим и они объяснят все как есть.
Но это было уже в следующем году.
