Однако главная беда заключалась в упущенных благоприятных возможностях. А упущенные возможности — это утерянные победы, за которые приходится расплачиваться солдатскими жизнями.
Вернемся в октябрь 1943 года. Войска тогда еще Калининского фронта добиваются значимого тактического успеха — овладевают Невелем. В результате вся система немецкой обороны на участке 16-й армии нарушается. Немцы начинают беспорядочное отступление вдоль магистрали Великие Луки — Невель — Витебск. В сложившейся обстановке советскому командованию оставалось только бросить в преследование противника подвижные танково-механизированные группы. Их задача была бы проста: не дать немцам возможности закрепиться, привести свои войска в порядок, не позволить им сдержать наше наступление и организовать прочную оборону.
Такие подвижные группы создавались в действительности. Но все они имели один общий недостаток: в их состав входило не более роты танков и батальона мотопехоты. Поэтому они легко разбивались немецкими танковыми заслонами. Уже упоминавшийся выше Отто Кариус в боях под Невелем командовал взводом «тигров». В своих мемуарах он подробно описывает столкновения с русскими подвижными группами. Самая крупная из них насчитывала семнадцать танков. Понятно, что при таком соотношении сил из преследования отступающих немецких войск ничего не вышло. Немцы без особых помех заняли новый оборонительный рубеж и парализовали дальнейшее продвижение советских наступающих частей.
Схожая ситуация имела место в январе 1944 года на Ленинградском фронте. Войска генерала Говорова взяли Гатчину. Закрывать обширную брешь в своей обороне немецкому командованию было нечем. Отступающие войска беспорядочно двигались по шоссе Ленинград — Нарва. Опять же их преследовали советские подвижные группы. Отто Кариус со своими «тиграми» был переброшен в район западнее Гатчины для прикрытия отхода основных сил. Вновь он вел бои с рейдировавшими на флангах немецких войск танково-механизированными соединениями русских. По его словам, действия противника представляли реальную угрозу: «Вывод войск группы армий «Север» в значительной степени нарушал действия русских с флангов. Дорога, по которой следовали отступавшие части, становилась все более перегруженной напиравшими друг на друга войсками, поскольку противник все чаще перекрывал этот маршрут. Нам все время приходилось обеспечивать свободный проход… Однажды ночью русским даже удалось окружить дивизионный командный пункт. Нам не составило труда опрокинуть их, поскольку русские осуществляли свои фланговые маневры подвижными подразделениями, то есть моторизованной пехотой, с легкими противотанковыми пушками и легкими танками»[194]. Представить только, какой погром на этой перегруженной напирающими войсками дороге могла бы устроить наша танковая бригада или дивизия!
Однако перспективы открывались куда более широкие. Вспомним, как летом 1941 года немецкие танки на плечах наших отступающих войск ворвались в укрепленные районы на старой границе и тем самым открыли себе путь на Ленинград, Смоленск и Киев. В январе 1944 года наш Ленинградский фронт имел вполне реальную возможность весьма похожим способом с ходу взять Нарву и без боя проскочить северный фас линии «Пантера». Тем более что в тот момент инженерные работы по-настоящему только начинались и никаких серьезных препятствий для советских танков на Нарвском перешейке еще не существовало. Дальше оставалось лишь крушить немецкие тылы, резать коммуникации и линии снабжения. В каком чрезвычайно скверном положении оказалась бы группа армий «Север»! Советские танки могли б двигаться на Ригу и выйти в тыл Псковско-Себежскому укрепленному району, обеспечивая прорыв в Прибалтику войскам Баграмяна и Попова. И не пришлось бы нашей армии аж до февраля 1945 года возиться с группировкой противника в Курляндии. А ведь это существенно улучшило бы исходные условия для проведения Восточно-Прусской и Висло-Одерской наступательных операций.
Нет, у автора вовсе не разыгралось пылкое творческое воображение. Ошибки зимней кампании были советским командованием учтены и исправлены в ходе июльского наступления 1944 года. Вот что писал по этому поводу С.М. Штеменко: «Мы не исключали, что немецко-фашистское командование может уклониться от удара, занесенного над его 16-й армией, и попытается встретить советские войска где-то в глубине. В предвидение такого варианта в 1-й ударной и 54-й армиях заблаговременно были созданы подвижные группы. У Захватаева в подвижную группу вошли один стрелковый полк 85-й дивизии, 16-я танковая бригада и 724-й самоходно-артиллерий-ский полк. У Рогинского подвижная группа составилась из 288-й стрелковой дивизии и 122-й танковой бригады… Подвижные группы немедленно начали преследование противника… Войска получили указание ни в коем случае не приостанавливать преследование противника в ночное время. К полуночи подвижная группа 4-й армии овладела важным узлом дорог Красногородское и не дала возможности арьергардам противника закрепиться на рубеже реки Синяя»[195]. Интересно, смогла бы подвижная группа 54-й армии сбить немцев с рубежа реки Синей, если бы она состояла из батальона мотопехоты и двух десятков танков? И что помешало командованию Ленинградского фронта бросить на отступающего противника пару танковых бригад и полков самоходной артиллерии в январе сорок четвертого?
Наконец, интересно рассмотреть еще одну возможность. Февраль 1944 года. Немцы закрепились на линии «Пантера». Как было сказано выше, Генштаб разработал план, предполагавший распыление сил противника по нескольким направлениям и дробление его обороны. Несомненно, идея эта являлась правильной. Но ее реальное исполнение привело как раз к распылению наших собственных сил. Немцы же сманеврировали своими резервами именно на направлениях главных ударов советских войск.
Между тем существовал иной путь реализации правильной в принципе идеи генштабистов. Путь, который реально вводил немцев в заблуждение и заставлял их не только распылять, но и впустую расходовать свои силы. Линия «Пантера» проходила вдоль рек Нарва и Великая. На них следовало захватить несколько плацдармов. В этом случае немцы оказывались перед необходимостью принятия соответствующих превентивных мер, так как любой из плацдармов мог быть использован советскими войсками в качестве трамплина для совершения глубокого прорыва. Но какой из них? Этот вопрос становился бы для немецкого командования уравнением со многими неизвестными. Вокруг каждого плацдарма пришлось бы сосредоточивать войска и готовить оборону. А ведь такой пассивный путь не сулил ничего хорошего в будущем. Самое лучшее решение — атаковать плацдармы, выбить русских обратно на левый берег. В этом случае наши войска менялись бы с немецкими местами. Уже не наши, а немецкие солдаты гробились бы в лобовых атаках. Вот это и распыляло, и ослабляло бы силы противника. Советские войска, напротив, сохранили бы свои основные силы. Опыт Ленинградского фронта показал, что для захвата плацдарма требовалось намного меньше войск, чем для штурма Идрицы. А немцам волей-неволей приходилось атаковать. Тем более что в феврале реки были скованы льдом и такая рискованная операция, как форсирование, не требовалась. В дальнейшем один из плацдармов мог быть использован для наступления.
