Петр Достопочтенный внес особый вклад в литургию Западной Церкви: он стал первым отмечать у себя в обители праздник Преображения Господня, который Восточная Церковь праздновала ежегодно 6 (19) августа с большой пышностью на протяжении нескольких столетий; он сам составил описание торжественного богослужения, очень красивого и возвышенного, совершаемого в этот день. Наилучший способ охарактеризовать этого человека — значит признать, что он обладал некоей таинственной силой, способствовавшей своего рода преображению тех, кто входил с ним в общение. Надо вспомнить о том, что некогда он сам «столкнулся» с Бернаром Клервоским в жестоком противостоянии, и полемика между ними, то есть между клюнийцами и цистерцианцами, в свое время привлекла всеобщее внимание, а также оставила определенный след в истории Церкви. Отметив тот факт, что между двумя монашескими орденами существовало нечто вроде соперничества, Петр Достопочтенный предложил принять меры, дабы разрешить сей конфликт; по его мнению, следовало братии двух орденов лучше знать друг друга, а для этого надлежало приезжать из одной обители в другую и подолгу жить среди монахов другого ордена; и так повелось, что с благословения Петра Достопочтенного приоры Клюнийского ордена ежегодно проводили в цистерцианских монастырях некоторое время, а цистерцианцы поселялись в Клюни.
Но, без сомнения, именно история Абеляра является самым ярким свидетельством особого дара Петра Достопочтенного способствовать преображению человека. Проявив к Абеляру свое доброжелательство и выказав ему свое участие, Петр Достопочтенный сумел добиться того, чего прежде не удавалось никому: безусловного отречения Абеляра от своего ошибочного в глазах иерархов Церкви учения и безоговорочного обращения в истинную веру. Ничего не осталось от той редкостной самоуверенности, что столь ярко и явно демонстрировал Абеляр как в своих трудах, так и в своих поступках. В Клюни впервые в жизни его «агрессивность», выражавшаяся в энергичности, воинственности, напористости, наконец в вызывающем поведении, исчезла, растаяла, словно воск под воздействием пламени. Абеляр обрел для себя столь благоприятный приют, что его жизнь, прежде столь беспокойная и хаотичная, завершится под таким же монашеским одеянием, что носили и другие монахи, в таких же усердных молитвах.
Положение, казавшееся безвыходным, положение, которое могло привести к открытому бунту и жестокому наказанию, изменилось — в этой перемене мы ощущаем несомненное влияние Петра Достопочтенного. «Тем временем, — пишет он папе римскому, — прибыл к нам владыка аббат Сито, который имел беседу с нами и с ним, дабы примирить его с владыкой аббатом Клерво по поводу спора, с коим он и обращался в Рим с просьбой о помощи и защите. Мы также постарались приложить усилия, чтобы успокоить его и примирить с аббатом Клерво, ради чего посоветовали ему отправиться вместе с аббатом Сито к аббату Клерво. Мы к нашим советам присовокупили еще один совет: чтобы Абеляр в том случае, если он когда-либо написал или произнес слова, оскорбительные для слуха истинного католика, согласился бы, по предложению аббата Сито, отказаться отныне и впредь от таких слов в своих речах и вычеркнуть их из своих трудов. Так и было сделано. Он отправился в Сито, а затем вернулся оттуда и поведал нам, что благодаря владыке аббату Сито он отрекся от своих прежних заявлений и помирился с владыкой аббатом Клерво».
Это был первый поступок, которого следовало добиться от Абеляра: примирения с Бернаром Клервоским. От кого же исходила инициатива? Аббат Сито Рено из Бар-сюр-Сен, похоже, прибыл в Клюни, не дожидаясь особого приглашения… Быть может, его послал туда сам Бернар, извещенный о местонахождении Абеляра? Вполне вероятно… Несколько лет спустя подобный поступок совершит аббат Клерво в сходных обстоятельствах, когда в 1148 году он после осуждения Гильберта Порретанского поручит Иоанну Солсберийскому устроить ему встречу с Гильбертом. Но Гильберт от встречи и беседы, а соответственно и от примирения, откажется. Абеляр же на встречу согласился. Вполне возможно, что в обоих случаях Бернар Клервоский желал, чтобы состоялась встреча, а за ней последовало примирение, встреча мужчины с мужчиной, человека с человеком. Характерно, что он желал этой встречи после принятия тех суровых, даже жестоких мер, вызванных его же собственными действиями и опасениями, будто сама Церковь и ее существование оказались под угрозой.
Как бы там ни было, между Абеляром и Бернаром Клервоским мир был восстановлен. Более того, Абеляр согласился сделать особое заявление, произнести во всеуслышание символ веры по всем пунктам или положениям, по которым его обвиняли в ереси на Сансском соборе. И это была его последняя апология, адресованная «всем сыновьям Святой Церкви Пьером Абеляром, одним из них и ничтожнейшим из них». С неистощимым терпением рассматривая одно за другим все положения своего учения, сочтенные ошибочными и приведенные в самом длинном обвинительном списке (составленном Гийомом из Тьерри и дополненном епископами на соборе в Сансе), Абеляр по каждому из них делал особое заявление о полнейшем согласии с вероисповеданием Церкви, при необходимости упоминая о своих заблуждениях и исправляя свои ошибки без всякого следа горечи или злобы против тех, кто уличил его в этих заблуждениях: «Да признаете вы меня в вашем братском милосердии и человеколюбии сыном Церкви, желающим получить во всей полноте и целостности то, что она получила, отринуть то, что она отринула, и никогда не имевшим намерений отделиться от союза истинной веры, хотя и был я прежде не равен другим ее сынам в моих нравах».
Теперь можно было сообщить Абеляру известие о его осуждении. Решение о его осуждении было принято в июле 1140 года, через несколько недель после завершения собора в Сансе. Иннокентий II по прочтении писем, содержавших список положений, извлеченных из произведений Абеляра и вмененных ему в вину, написал следующее: «Посоветовавшись с братьями нашими кардиналами и епископами, мы осудили на основании священных канонов главы и положения, собранные вашими заботами, и все превратные догматы этого Петра [Абеляра], а также и их автора, и мы присуждаем его, как еретика, к вечному молчанию».
Во втором послании, написанном в тот же день, папа римский приказывал «заключить раздельно» в те монастыри, что будут сочтены наиболее подходящими для этой цели иерархами французской Церкви, Абеляра и Арнольда Брешианского, «создателей превратных догматов и гонителей католической веры», а также повелевал сжечь все их книги, где бы таковые ни находились. По его повелению труды Абеляра были символически преданы огню в соборе Святого Петра в Риме.
Но письмо Петра Достопочтенного прибыло в Рим до того, как понтифик принял окончательное решение по «делу» Абеляра. Со свойственным ему тактом Петр Достопочтенный чрезвычайно деликатно извещал Иннокентия II о пребывании Абеляра в Клюни, о том, в каком состоянии он туда прибыл, и потому сумел внушить папе чувство жалости к старику, находившемуся в столь затруднительном, столь плачевном положении. «Мы посоветовали ему, — писал Петр Достопочтенный, — поспешить в убежище, известное всем нам. Мы сказали ему, что тот, кто восседает на престоле блаженного апостола Петра, никогда не отказывает в справедливом суде никому, будь то чужеземец или паломник; а потому, мол, будет проявлена справедливость и к вам. Мы ему даже посулили, что он найдет также и милосердие…» А далее Петр Достопочтенный предлагал, опять же чрезвычайно тактично, следующее решение проблемы: «Последовав нашему совету, а вернее, как мы полагаем, следуя некоему Божественному внушению, он [Абеляр] порешил впредь отречься от суеты и сутолоки школ и преподавания, чтобы навсегда остаться в Клюни. Это решение показалось нам вполне подходящим для его старости, для его слабости, для его веры; мы также полагаем, что его ученость, о которой вам, без сомнения, известно, может принести пользу многим нашим братьям, а потому мы пошли навстречу его пожеланиям. При условии, что сие будет угодно Вашему Святейшеству, мы с большой радостью позволили ему поселиться с нами, а мы, как вам известно, совершенно преданы вам. Итак, я вас молю, я, такой, какой я есть, я, полностью преданный вам и вам подчиняющийся, а вместе со мной вас униженно и смиренно умоляет весь монастырь Клюни, полностью вам преданный, а также умоляет и сам Пьер Абеляр от своего и от нашего имени, а также от имени подателей сего письма, каковые являются, как и мы все, вашими сыновьями, дабы вы соизволили повелеть ему закончить последние дни своей жизни и своей старости, коих, быть может, осталось не так уж много, в вашем монастыре Клюни, и чтобы из этого жилища, в коем сия перелетная пташка наконец обрела свое гнездо и оттого столь счастлива, ничье настойчивое требование не могло бы его ни изгнать, ни выманить. Ради того почтения, коим вы окружаете всех праведников и ради той любви, что вы к нему когда-то питали, да пребудет с ним ваше покровительство и ваша поддержка, да закроет его ваша апостольская милость своим щитом».
