Наш бойкий век пар
ит и п
арит, Парами топит он и жжёт. Он жизнь торопит, время старит И всё кричит: вперёд, вперёд! Что день, то новое начало, Что день — с вчерашним днём разрыв, И что всех утром волновало, То вечером сдано в архив.
Рядом с юбилеем Блудова — полувековой юбилей государственной службы министра финансов Фёдора Павловича Вронченко, полувековой юбилей службы недавно отставленного Сергея Семёновича Уварова, полувековой юбилей службы фельдмаршала Ивана Фёдоровича Паскевича, полувековой юбилей литературной деятельности Василия Андреевича Жуковского. 25-летие назначения императрицы шефом Кавалергардского полка…
Один из важнейших юбилеев — 22 августа 1851 года — «серебряная свадьба Государя с Россией» («обручение их было 14 декабря», по словам А.Д. Блудовой)[463]. Император отмечал 25-летие своей коронации в Москве. Снова гудели колокола.
«Кремль затоплен был народом, на площади свершался парад войскам, мундиры горели; крики, музыка, барабаны смешались, и началась… суета всех служащих и неслужащих, актёров и зрителей»[464].
Очевидцы торжеств утверждали, будто самодержец был «омрачён, недоволен». Павел Васильевич Анненков «видел императора мрачным и усталым»[465]. Толкования настроения императора были самые разные: якобы он ждал более торжественного приёма и поднесения титулов за 25-летнее царствование ( С.М. Соловьёв), просто был утомлён затянувшейся поездкой по наконец-то построенной железной дороге ( П.В. Анненков). «Всегда как будто удручён / Заботой о своём народе» ( А.Н. Майков).
Ближе знавший императора Модест Андреевич Корф отметил: царь заранее объявил, что едет в Москву не веселиться, а молиться и благодарить Бога, поэтому и не было ни раздачи наград, ни особых празднеств («всего» два бала: по традиции у «последнего московского вельможи» князя Сергея Михайловича Голицына и по чину у военного генерал-губернатора графа Арсения Андреевича Закревского)[466]. Антонина Дмитриевна Блудова передаёт картину, увиденную совсем близко: государь, не хотевший принимать в тот день никаких поздравлений, тем не менее просмотрел парадные отчёты о 25-летних трудах и успехах своих министерств и даже был «невольно тронут» итогами трудов к пользе, чести и славе России.
«Видя его умиление, дочь его подошла тихонько к нему и из-за спины обняла его шею рукою.
— Ты счастлив теперь, — спросила она, — ты доволен собою?
— Собою? — отвечал он и, показав рукой на небо, прибавил: — Я — былинка!»[467]
Иногда император выражался ещё определённее: он говорил, что солдату после 25-летней службы полагается отставка, что и ему бы уже пора… Держали только сила воли и вера: «До того буду тянуть лямку, сколько моих сил и способностей станет, не унывая, но уповая на милосердие Божие, доколь Ему угодно будет, чтобы я продолжал»[468].
Корф отмечал постоянную, какую-то особенную «мрачность» императора осенью 1851 года. В делах это проявилось в дальнейшем укреплении «карантина» — Николай гораздо строже и разборчивее относился к выдаче разрешений на поездки за границу. Цены на заграничный паспорт выросли до 250 рублей (для отправляющихся на лечение — 100 рублей). Страдали и стар и млад: почтенному богатому курляндцу, просившемуся на воды по нездоровью, император объявил, что он вместо чужих краёв может ехать к отечественным водам. Сын князя Долгорукова просился в отпуск на год для поправления здоровья, как он писал, «совершенно разрушенного». Николай ответил резолюцией: «Уволить от службы».
Правда, «большой свет», то ли жаждая запретного плода, то ли демонстрируя свою влиятельность при дворе, большею частью выехал на зиму 1851/52 года из Петербурга в Париж. В результате в российской столице не было традиционных больших сборищ и празднеств. «Посреди политического шума, борьбы партий и ожидавшихся беспокойств граф Воронцов-Дашков, графиня Разумовская, князь Радзивилл, Рибопьер и другие учредили свои приёмные дни в запрещённом Париже, как бы у себя дома, в нашем мирном Петербурге»[469]. Там посланцы Петербурга стали свидетелями очередного государственного переворота: его совершил племянник великого Наполеона, Наполеон Малый (lepetit) — так его тогда называли при русском дворе.
