Она хорошо запомнила тот день, когда у них в Ясной Поляне появилась Любовь Гуревич. Двадцатишестилетняя редактор и издательница одного из самых дорогих петербургских журналов «Северный вестник» просила Лёвочку участвовать в этом издании, и он стал подробно расспрашивать ее о том, что побудило ее взяться за такое непростое дело и откуда она берет на него средства. Муж согласился печататься в «Северном вестнике», чем вызвал у жены сильное раздражение. Гуревич сразу же не понравилась Софье. Она прибыла в Ясную Поляну 28 августа 1892 года, в день рождения Лёвочки, когда ему исполнялось 64 года. Собралось много народу, приехал губернатор Зиновьев из Тулы со своими дочерьми. Все гости наслаждались пением Фигнера и его жены, которые исполняли любимый репертуар именинника — цыганские песни и русские романсы. Вскоре Гуревич уехала, но деловые отношения между ней и мужем не прекратились. Он не раз публиковал что‑то из своих сочинений в ее журнале. Софья не была в восторге от подобного сотрудничества, но молчала и терпела. И вот однажды чаша ее терпения переполнилась. Она узнала, что Лёвочка передал в журнал свой рассказ «Хозяин и работник».
Как‑то Софья, чувствовавшая себя нездоровой, измученной болезнями Ванечки и Лёвы — сына, принялась за переписывание корректуры этого рассказа. Мужу казалось, что рассказ очень слаб, и он стыдился печатать его в «Северном вестнике». Софья пришла в ярость, узнав, что «Хозяин и работник» все- таки будет опубликован у Гуревич, да еще даром, без гонорара. С ней случился безумный припадок ревности. Она стала требовать от Гуревич гонорара, чтобы потом отдать его в Литературный фонд, расспрашивала Н. Н. Страхова, сколько стоит печатный лист, и т. д. Софья была возмущена тем, что рассказ не войдет в затеянное ею издание сочинений мужа, а будет содействовать успеху какого‑то чужого журнала, подписка на который обходилась читателю аж в 13 рублей. К тому же вся эта неприятная история совпала с ее «женскими делами».
Сначала Софья крайне осторожно, кротко просила мужа, чтобы он позволил ей напечатать свой рассказ, так полюбившийся ей «тонкостью оттенков и гибкостью оборотов», в ее издании. Он посчитал подобный шаг полным «безумием», таким образом, не позволив жене получать дополнительные деньги за публикацию «Хозяина и работника». Он также почему‑то не разрешил и «Посреднику» опубликовать этот рассказ. Софья запуталась в скрытых смыслах мужа и как нарочно вспомнила слова профессора Стороженко о том, что издательница Гуревич ловко обворожила Льва Николаевича, поэтому тот столь охотно отдавал ей свои статьи, а за один год отдал сразу два своих сочинения. В Софье не утихала ревность к этой малопривлекательной девице, годившейся ей в дочери, которая теперь преспокойно отдыхала в Париже. Все‑таки она продолжала настаивать на своем, решительно требуя от Лёвочки разрешения на публикацию его рассказа в своем издании. Снова и снова приставала к мужу, грозясь покончить жизнь самоубийством. На это он говорил ей, что сам уйдет из дома. Такого она никак не могла допустить. Поэтому, опередив мужа, Софья ушла раньше него. Точнее, убежала в чем была, в легком халате, туфлях на босу ногу, непричесанная, без головного убора. Не ощущая сильного мороза, задыхаясь, она неслась по Хамовническому переулку, рыдала и исступленно кричала: «Заберите меня в участок!» Муж бежал за ней по пятам, в одних панталонах и рубашке, вскоре догнал и привел домой. Кажется, ее побег не произвел на него должного впечатления, потому что он по- прежнему настаивал на своем решении издать «Хозяина и работника» в «Северном вестнике». Тогда она бросила корректуры и снова выскочила из дома, побежала к Новодевичьему монастырю, повторяя путь героя этого злосчастного рассказа. Софья непременно хотела замерзнуть. На этот раз ее догнала дочь Маша и уговорила вернуться домой. Однако Софья не успокоилась, так как еще не добилась своего. Через два дня, когда весь дом спал, она предприняла еще одну безумную попытку уйти. На этот раз она бежала к Курскому вокзалу, чтобы броситься под поезд, как Анна Каренина. Ее успел остановить Сережа, а милый Ванечка, увидев бедную мама, стал ее успокаивать, приговаривая, зачем папа мучает ее из‑за какой‑то противной Гуревич.
В результате всего этого безумия Софья все‑таки заболела. Теперь около нее постоянно сидела золовка Маша, а муж рыдал, на коленях просил прощения и целовал. Вскоре был созван консилиум врачей, чтобы они обсудили состояние пациентки, уточнили диагноз и предложили курс лечения. Все три специалиста — невропатолог, гинеколог и терапевт — были убеждены, что нервные припадки жены были вызваны ее критическим возрастом. Софье было уже за пятьдесят. Смена настроений, постоянная истерия были спровоцированы климактерическим состоянием, вызывавшим приступы ревности, о которых муж не раз писал в своем дневнике.
Но Софья прекрасно знала, в чем именно была причина ее бурной реакции. Ведь только она должна вдохновлять Лёвочку, одаривая его силой. Она не забыла, чем был вызван его творческий азарт, проявившийся в рассказе «Хозяин и работник». Конечно, тем любовным настроением, которым она наградила его перед поездкой в Москву. Именно после этой, как он говорил, их «дурной» ночи, он придумал такой очень живой рассказ.
Их супружеские отношения по — прежнему были неровными: то бурно — страстными, то нежно — сентиментальными, но все так же необходимыми для обоих. А Софье так хотелось порой, чтобы они приучились жить иначе, больше по — дружески. Но пока у них ничего не получалось. Поэтому у нее руки не поднимались что‑либо делать после неразумных поступков мужа, подобных истории с «интригой» Гуревич. Слава богу, что все обошлось в конечном счете любовно и этот «чудный» рассказ был опубликован не только в «Северном вестнике», но и в «Посреднике», а самое главное, в составленном ею собрании сочинений.
Наконец, Софья избавилась от этого груза. Теперь она чувствовала себя победительницей, но не могла забыть, какой дорогой ценой ей это досталось, с каким трудом она вырвала у мужа обещание, что он больше не будет печататься в «Северном вестнике». Теперь она вновь погрузилась в свои привычные домашние хлопоты, такие суетливые и шальные. День за днем проходил в утомительном ухаживании за детьми, за проверкой их уроков, сидением с прихворавшим ребенком, в ведении хозяйства, постоянном отслеживании доходов и расходов. У нее не было ни минуты покоя, чтобы выспаться, прогуляться, хоть как‑то опомниться от «трудов праведных». А муж в это время вегетарианствовал, проповедовал добро и любовь, ездил на прогулки, верхом или на велосипеде. Иными словами, жил для себя, а не для семьи, при этом пользовался помощью Тани и Маши, наслаждался домашним комфортом и славой. Однако недоразумения, случавшиеся с ними довольно часто, конечно, не могли сравниться с той бедой, которая подстерегала впереди.
Вдруг всеми любимый Ванечка стал готовиться к уходу в мир иной. Он просил мама, чтобы та растолковала ему молитву «Отче наш», расспрашивал о том, во сколько лет нужно умереть, чтобы стать ангелом. Узнав, что нужно прожить только до семи лет, он стал спешить покончить с делами земными, раздаривая свои вещи братьям, сестрам, многочисленной прислуге, прикрепляя к ним трогательные записочки: «На память от Вани». Софья не могла без боли в сердце смотреть на эти предсмертные приготовления сына. Беда не заставила себя долго ждать: ребенок внезапно слег. Он заболел страшной скарлатиной, весь «горел», у него была очень высокая температура. Профессор Филатов, прибывший с большим запозданием, сказал как отрезал: «Состояние безнадежное». 23 февраля 1895 года в 23 часа Ванечки не стало.
