Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 78
– Всякий раз, когда вы сюда приходите, – твердо сказал Талаат, – вам удается что-то у меня украсть. Хорошо, считайте, что вы получили своего Макнотона.
Конечно, эта беседа не была многообещающим началом, если говорить об армянах, но Талаат далеко не всегда был в «настроении Аюб Сабри». Его настроение менялось легко и быстро, как у ребенка; сегодня он мог быть в ярости и проявлять несговорчивость по любым вопросам, но уже назавтра становился добрым, понимающим и в высшей степени снисходительным. Поэтому было бы во всех отношениях благоразумнее дождаться более благоприятного момента, чтобы затронуть вопрос, который мгновенно пробуждал в нем варвара. Такая возможность вскоре представилась. Как-то раз, вскоре после описанной мной выше беседы, я снова пришел к Талаату. Первое, что он сделал, – это открыл ящик стола и вытащил пачку желтых телеграмм.
– Почему вы не дадите эти деньги нам? – с ухмылкой спросил он.
– Какие деньги? – удивился я.
– Здесь для вас телеграмма из Америки. Вам посылают много денег для армян. Вы не должны использовать их таким образом. Отдайте их нам, туркам, они нужны нам не меньше, чем им.
– Я не получал никаких телеграмм, – ответил я.
– Пока нет, но получите, – сказал он. – Вы же знаете, что я всегда получаю ваши телеграммы раньше. И, только ознакомившись с их содержанием, отправляю их вам.
Это утверждение было чистейшей правдой. Каждое утро все некодированные телеграммы, полученные в Константинополе, передавались Талаату, который читал их и только после этого давал согласие на их отправку адресату. Даже телеграммы посольств не были исключением, хотя, конечно, это не касалось шифрованных сообщений. В другой момент я непременно выразил бы протест по поводу нарушения моих прав, но обаятельная искренность Талаата по вопросу о вскрытии моей корреспонденции, которой он в самом прямом смысле помахал перед моим носом, дала мне прекрасную возможность перейти к запретной теме.
Правда, в этом случае, как и во многих других, Талаат был донельзя уклончив, ничего не обещал и с ожесточенной враждебностью высказался об интересе, который американский народ проявлял к армянам. Свою политику он объяснял тем, что армяне поддерживали постоянные связи с русскими. Из этих бесед я вынес твердое убеждение, что Талаат был непримиримым врагом этого преследуемого народа. «У меня создалось впечатление, – записал я в своем дневнике 3 августа, – что Талаат желает уничтожить несчастных армян». Он сказал мне, что комитет «Единения и прогресса» рассмотрел вопрос во всех деталях и что проводимая политика будет именно такой, какую он официально принял. По его мнению, я не должен думать, что решения о депортации принимались поспешно и непродуманно, в действительности они явились результатом длительных и тщательных обсуждений. На мои непрекращающиеся просьбы о том, что он должен проявить милосердие к армянам, Талаат отвечал то серьезно, то зло, то легкомысленно.
– Когда-нибудь, – как-то сказал он, – я приду, и мы с вами обсудим армянский вопрос. – После этого он добавил по-турецки: – Но только этот день никогда не наступит.
– Почему вас так интересуют армяне? – полюбопытствовал он в другой раз. – Вы иудей, они христиане. Мусульмане и евреи всегда поддерживали гармоничные отношения. Мы здесь хорошо обращаемся с евреями. Полагаю, вам не на что жаловаться. Почему вы не хотите позволить нам обращаться с этими христианами по нашему усмотрению?
Я часто отмечал, что турки практически любой вопрос рассматривают как личное дело, и все же такая точка зрения меня ошеломила. Между тем в ней полностью проявился турецкий менталитет. Факт, что над всеми расовыми и религиозными соображениями могут стоять такие понятия, как гуманность и цивилизованность, никогда не приходил, да и не мог прийти ему в голову. Турки могут понять христианина, который борется за христианина, еврея, который заступается за еврея, но такие абстракции, как справедливость и порядочность, не входили в систему их ценностей.
– Создается впечатление, что вы не осознаете очевидного: здесь я не еврей, а американский посол, – сказал я. – В моей стране живет более девяноста семи миллионов христиан и около трех миллионов евреев. Так что, по крайней мере в качестве посла, я на девяносто семь процентов христианин. Но в конце концов, главное не это. Я обращаюсь к вам не от имени конкретной расы или религии, а просто как человек. Вы часто говорили, что хотите сделать Турцию частью современного прогрессивного мира. То, как вы обращаетесь с армянами, не поможет вам воплотить это желание в жизнь. Вы сами себя ставите в ряд отсталых, реакционных людей.
– Мы хорошо относимся к американцам, – сказал в ответ Талаат. – Вам не на что жаловаться.
– Но американцы возмущены вашими преследованиями армян, – возразил я. – Вы должны основывать свои принципы на гуманности, а не на расовой дискриминации, иначе Соединенные Штаты не смогут относиться к вам как к другу и равному. И вы должны понимать, что в христианском мире имеют место существенные перемены. Христиане забывают о различиях между ними, секты сближаются, становятся единым целым. Вы свысока смотрите на американских миссионеров, но не забывайте, что лучшая часть Америки поддерживает их религиозную работу, так же как и их образовательные учреждения. Американцы не только материалисты, думающие в первую очередь о деньгах. Они гуманисты и заинтересованы в распространении справедливости и цивилизации по всему миру. После того как война окончится, вы столкнетесь с качественно новой ситуацией. Вы считаете, что победитель может игнорировать весь остальной мир, но в этом вы не правы. Везде придется считаться с общественным мнением, и в особенности в Соединенных Штатах. Наши люди никогда не забудут эти массовые убийства. Они всегда будут против полного уничтожения христиан в Турции. Они отнесутся к этому как к преднамеренному уничтожению и предъявят обвинения ответственным за это. Вы не сумеете защититься, имея ваш сегодняшний политический статус, и заявить, что действовали как министр внутренних дел, а не как Талаат. Вы отрицаете все идеи справедливости, как мы их понимаем в нашей стране.
Странно, но моя речь не оскорбила Талаата, но и не поколебала его решительности. С таким же успехом я мог обращаться к каменной стене. От моих абстракций он немедленно перешел к конкретике.
– Эти люди, – заявил он, – отказались разоружиться, когда мы этого потребовали. Они выступили против нас в Ване и Зейтуне, и они помогали русским. Есть только один способ защитить себя от них в будущем – депортировать их.
– Предположим, несколько армян действительно предали вас, – не стал спорить я. – Но разве это достаточно серьезный повод для уничтожения целого народа? Разве это может являться извинением страданий женщин и детей?
– Это неизбежно, – ответил он.
Последняя ремарка разъяснила мне многое, но еще более характерным оказалось замечание, высказанное Талаатом репортеру «Берлинер тагеблатт», задавшему ему тот же вопрос.
– Нас упрекают, – сказал он, – в том, что мы не делаем различий между невинными и виновными армянами, но ведь это совершенно невозможно: невинные сегодня могут стать виновными завтра.
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 78
