Закончив академический курс в 1848 году, Никита, в виде особого отличия за исследование философии Гегеля, получил прибавку к фамилии в честь покойного московского митрополита Платона (Левшина) и стал Никитой Петровичем Гиляровым-Платоновым. Ему предложили должность бакалавра, и вплоть до 1855 года он преподавал в Академии историю ересей и расколов, герменевтику (толкование Библии), полемическое богословие.
«Он никогда не садился за кафедру и не читал по тетрадке, — вспоминал А. Владимиров, — но как только входил в аудиторию и раскланивался со студентами, то начинал ходить взад и вперед по аудитории и непрерывно говорить до самого звонка, имея в руке небольшой лоскуток бумаги, на котором было намечено, о чем говорить на этой лекции. И как только он говорил! Речь его была жива, блестяща, чарующа, обильным потоком лилась из его уст и не имела ни малейшего признака деланности, искусственности. Нужно ли говорить, что студенты обожали его?»
Увы, под давлением земляка, московского митрополита Филарета, недовольного его вольнодумством, Никита Петрович был отстранен от преподавания. Переселившись в Москву, он сблизился со славянофилами, стал своим в семье С. Т. Аксакова, оказался единственным человеком для А. С. Хомякова, с которым прославленный философ признавал свое полное согласие. Но и спорили они между собой чаще, чем с другими. «Первые славянофилы, — говорил при отпевании Гилярова-Платонова архимандрит Сергий, — устремились в недра православной церкви и богословской науки и, заимствуя от нее свет, просвещающий всякого человека, грядущего в мир, сами привнесли в нее поток свежей глубокой мысли и чувства. Навстречу этому течению вышел Гиляров со свежей обильной струею мысли цельной, возвышенной, глубокой и прочувствованной и, заимствуя многое от них, сам немало привнес к ним, предохраняя их от философии по стихиям мира сего, а не Христа».
Никита Петрович участвует в работе журнала «Русский вестник», других славянофильских изданий. В 1856 году новые друзья помогли ему устроиться в Московский цензурный комитет, где за шесть лет службы он получил с десяток строгих выговоров, но зато дал разрешение на издание многих полезных русских книг, которые без его смелости так бы и остались в рукописях.
«Вы меня считаете честным человеком, благодарю вас, тысячу раз благодарю, — отвечал Гиляров-Платонов на письмо одного знакомого литератора. — Нужно побыть честному человеку хоть несколько в шкуре цензора, чтобы понять, как много значит это простое признание, как трудно, почти сверхъестественно его дождаться».
Каков он был цензор, поясняет случай, когда учитель одной из губернских гимназий пришел к нему на квартиру справиться о своей посланной в цензурный комитет издательством рукописи.
— Я вас давно жду, и уже хотел сам отправляться отыскивать, — ласково оглядев бедно одетого провинциала, начал разговор московский цензор. — Ваше сочинение я, можно сказать, проглотил. Я подписываю дозволение на его печатание, хотя должен буду ждать за это увольнения.
Приключилась пикантная ситуация — цензор настаивал на издании книги, автор же объявил, что никогда не допустит, чтобы из-за его сочинения семейный человек потерял место.
В 1862 году Гилярова-Платонова все-таки уволили за благосклонность к журнальным статьям об ускоренном проведении в жизнь крестьянской реформы. Чтобы вовсе не лишить заработка бывшего цензора, Министерство народного просвещения отправило его на несколько месяцев за границу для изучения образования евреев, в первую очередь в раввинских училищах.
Вскоре при содействии митрополита Филарета, несмотря на вольнодумство Гилярова-Платонова продолжавшего чувствовать к нему личную приязнь, Никита Петрович становится управляющим московской Синодальной типографией. О своей деятельности на новом поприще в течение 1863–1867 годов он писал К. П. Победоносцеву: «Параллельные места Библии, поверхностно составленные, искаженные опечатками и переставшие давать какое-нибудь руководство при чтении Священного Писания, вынудили меня исходатайствовать учреждение комиссии из духовно-ученых лиц для выверки параллельных мест и новой их редакции. Не я виноват, что дело осталось без последствий, и Филарет был взят от земного служения, а я от типографии».
Девятнадцатилетней преподавательской и служебной деятельностью Гиляров-Платонов доказал, что он малопригодный чиновник из-за своей щепетильной добросовестности, честности и убежденности, что обязан растолковывать правительству истину. Пришлось с чином статского советника выйти в отставку.
Вся последующая его двадцатилетняя жизнь — служение созданной им при финансовой поддержке Ф. В. Чижова газете «Современные известия». Приступив 1 декабря 1867 года к выпуску ежедневной дешевой газеты, Гиляров-Платонов более всего опасался, что не сумеет соблюсти известную меру пошлости, необходимую для массового периодического издания. Свое кредо журналиста и издателя он высказал в передовой статье «Современных известий» от 2 января 1869 года: «Публицист, не уважающий истории и преданий своего народа и коренных основ общественной жизни, которой он живет, столь же недостоин своего призвания, как поклонник суеверий и диких инстинктов массы или нахальный льстец властей».
«Гиляров-Платонов и в звании журналиста остался тем же человеком бескорыстной идеи и убеждения, каким мы его видели в звании бакалавра и на должности цензора, — утверждал Ф. П. Еленев. — Он и туг часто рисковал существованием своей газеты, увлекаясь любимыми идеями, и своим горячим, часто даже несдержанным словом. Его выгораживали из беды только его, ведомые цензурным властям честность и беззаветная любовь к отечеству».
О любви Гилярова-Платонова к своей газете и уважении к ее сотрудникам и авторам ходило множество как достоверных историй, так и легенд. Однажды его вместе с репортером П. А. Сбруевым, писавшим злые фельетоны за подписью Берендей, вызвали к генерал-губернатору. С неохотой надел редактор непривычный фрак, и поутру они отправились в генерал-губернаторский дом на Тверской.
Князь В. А. Долгоруков принял их попросту, даже без парика, что с ним случалось редко.
— Это Берендей? — кивнул он на Сбруева.
— Он самый, ваше сиятельство, — спокойно отвечал Гиляров-Платонов. — Прошу любить и жаловать.
— Зачем вы?.. — Князь задумался, не зная, как сформулировать свою мысль. — Зачем вы пишете?
— Смею спросить, ваше сиятельство, — вспыхнул Сбруев, — зачем вы кушаете?
Князь улыбнулся — он был сегодня в духе.
— Это не ответ. Если вы нуждаетесь… Вот я вам дам сегодня же хорошее место, но с условием, чтобы Берендей умер… Поняли? — обратился князь к обоим собеседникам.
— Понял, — ответил Сбруев. — Берендей умрет.
— И пора. Будет с него. Надоел!
Аудиенция закончилась.
— Что ж, батенька, — рассмеялся Никита Петрович, когда они вышли от генерал-губернатора. — Помирайте, как приказано, и продолжайте-ка с того света.
Следующий фельетон появился за подписью Берендея с того света. Генерал-губернатор тоже выполнил свое обещание, устроив Сбруева чиновником особых поручений при обер-полицмейстере, благодаря чему Берендей стал располагать дополнительной информацией. Когда «Современные известия» приостанавливались властями за резкую критику правительства, сотрудники и другие служащие, включая сидевших без дела наборщиков, в отличие от других газет, продолжали получать жалованье. Если в кассе было пусто, Гиляров-Платонов делал заем. «Были случаи, — вспоминала М. С. Сковронская, что, жалея его, лица, имевшие возможность зарабатывать чем-нибудь себе на содержание, отказывались получать жалованье во время приостановки газеты».
