«Зачем вам входить в этот невинный город? Это город благочестия, ремесленников и купцов. Народ здесь трудолюбивый и мирный, женщин и детей больше, чем мужчин. В городе нет гарнизона, жители по очереди стоят в караулах и ходят в дозоры. Сохраните город и не навлекайте на себя громы небесные. Избиение жителей будет деянием преступным и бесполезным для вас. Господь отвергает войну и благословляет милосердие. Мой клир и я готовы следовать за вами, но мы молим пощадить город».
Епископ преклонил колени и вознес молитву.
Аттила размышлял какое-то время, не слезая с коня. Затем, обращаясь к Констанцию и указывая на прелата, отдал приказ: «Пусть встанет и следует за нами!» — и продолжил свой путь, не вступая в город. Аттила сдерживал коня, чтобы Лу и священники могли поспевать за ним. Метров через пятьсот Аттила остановил процессию: «Возвращайся, откуда пришел, епископ, твоему городу не причинят вреда». Однако именно в этот день один старый отшельник скажет ему: «Ты — Бич Божий!» Какая путаница в датах!..
Есть ошибка и посерьезней. Принято считать, что битва на Каталаунских полях произошла 20 июня 451 года. Это неверно.
Дату сражения перепутали со вступлением гуннов в Орлеан. Именно 20 июня Аттила вошел в этот город, который оставил в ночь с 23 на 24 июня. Из Бельгарда в Труа войска Аттилы двигались медленными темпами: нужно было показать Аэцию, что отход носит регулярный управляемый характер без проявлений агрессивности, и не утомить воинов перед планируемым генеральным сражением. Занятие будущих позиций проходило без спешки.
Аттила хотел, чтобы битва состоялась именно здесь, на этих ровных открытых полях, где можно было развернуться, не подвергаясь риску попасть в западню, как у Орлеана.
Он, не торопясь, выбрал место расположения своих войск и спокойно поджидал врага. Можно было не сомневаться, что Аэций, как только узнает, что он здесь, придет сюда. Патриций поймет, что это будет решающая битва, которой он не сможет избежать. Их спор будет разрешен раз и навсегда. На карту поставлено все. У Аттилы превосходство в численности, у Аэция превосходство в качестве подготовки, военной стратегии и дисциплине. Если Аэций потерпит поражение, это будет катастрофой, так как Аттила обрушится на Аквитанию и никто ему не сможет помешать; если же Аэций победит, это станет его триумфом, поскольку Аттиле не останется ничего иного, кроме как отступить через Аргонну. На карту поставлено все.
Аттила мог читать мысли Аэция. Он знал, что Аэций прикажет войскам двигаться, соблюдая дисциплину и максимальные предосторожности, будет следить, чтобы его воины не переутомились перед сражением, так что и у него, Аттилы, есть время подготовиться и успокоить нервы. Встреча двух бывших друзей не могла состояться ранее 30 июня, а скорее всего, произошла 4 или 5 июля. Реквизированного продовольствия вполне хватало, чтобы проблема снабжения не побуждала стороны поскорее избавиться друг от друга.
Сама же битва произошла не у Мери-на-Сене, и не в окрестностях Труа, и не на окраинах Шалона и Мери-на-Марне (где якобы был еще один лагерь Мориака), и не к югу от Мальи, но во всех этих местах, да и во многих других тоже.
Из Труа Аттила направился в Арциаку — Арси-на-Обе — и встретился там с Ардарихом и его гепидами, расположившимися в «лагере Мориака» в дельте Сены и Оба. Он переправился через Об и разместил своих воинов в Шалоне. Он ожидал подхода авангарда Аэция через два-три дня. Вместе с вождями союзников он объехал войска и наметил им рубежи для атаки. «Римлянам» и их союзникам позволят построиться, но, ввиду длинной сплошной стены гуннов, они также будут вынуждены вытянуться в линию, которая в силу меньшей их численности будет недостаточно плотной, и кавалерийские атаки легко прорвут ее.
Аттила, конечно же, нападет первым. Место будущего сражения хорошо разведано, войска заняли свои позиции. Аттила возвращался в Шалон в приподнятом настроении. Войска находятся в хорошей форме, главнокомандующие союзных остготов и гепидов Валамир и Ардарих, равно как и все другие военачальники и вожди, хорошо поняли его замысел. И все-таки в какой-то момент к нему снова вернулось некое смутное беспокойство, от которого он никак не мог отделаться.
Аэций поставил на карту всё. Он должен был победить, у него не оставалось другого выхода. Сумеет ли он побить своими козырями военной науки, вооружения, дисциплины и стойкости карты численного превосходства и отваги варваров?
Аттила был суеверным человеком. Не тревожило ли его какое-нибудь знамение свыше? Иордан пишет, будто бы старый отшельник, признавший в нем Бич Божий, предсказал Аттиле поражение в битве с римлянами. Едва ли старик унес бы ноги, если бы осмелился на это. Иначе выглядит история со святым Jly. Хотя Аттила и не имел своего бога, он не хотел ссориться с богом Лу, и, сохранив город епископа, обеспечил себе надежный тыл.
Но Аттилу по-прежнему мучило беспокойство. Подобно своим предкам и родственникам, Аттила часто обращался к предсказателям судьбы накануне сражений или перед принятием важных решений. Оставаясь суеверным, он тем не менее не слишком прислушивался к предсказаниям колдунов. Колдуны дорожат жизнью не меньше обыкновенных людей, и простая осторожность мешала им предвещать несчастья своим повелителям. Гадание было скорее ритуалом, ободряющим воинов, и как раз сейчас в этом была необходимость…
Учитывая особую важность момента, Аттила решил всё сделать, как полагается. По всем войскам был разослан приказ прислать к нему самых известных колдунов, вещунов, ясновидящих, астрологов, прорицателей и магов. На центральной площади Шалона их собралась целая толпа. Пестрая смесь рас и всевозможных одеяний: гунны, гелоны, готы, акациры, герулы и гепиды, волхвы-язычники и анахореты, имевшие мало общего с римской христианской церковью. Работа кипела: закалывались ягнята, быки и петухи, гадали по внутренностям и по раскаленному на огне мечу, раскидывали кости, калили камешки, сжигали куски мяса и пахучие травы. Отовсюду раздавалась какофоническая музыка, бешеные ритмы, истошные крики и пение, повсюду танцевали, прыгали, топали и в трансе катались по земле.
По приказу императора спокойствие, хотя и с большим трудом, было восстановлено. По этому же приказу все верховные жрецы и шаманы должны были удалиться… на совещание! Им предстояло избрать одного, кто ответил бы от лица всех на вопросы императора. Неизвестно, как долго продлился совет и кто представлял сообщество чародеев. Наверное, это был какой-нибудь старый волхв или отшельник.
Аттила задал один вопрос, возможно, выбрав не слишком удачную формулировку:
— Меня могут победить?
— Конечно, всегда можно оказаться побежденным, проиграть битву. Но в ближайшем бою падет твой злейший враг.
Аттила удалился в свой шатер за городом.
Итак, он может проиграть — по крайней мере, проиграть одну битву, — но он может и выиграть. Несомненно одно, что Аэций — если не он, то кто сегодня его злейший враг? — будет убит, и это приводило Аттилу в доброе расположение духа.
Великая битва на Каталаунских полях остается и, по-видимому, еще долго останется мало изученным историческим событием. Не сохранилось никаких воспоминаний непосредственных участников, все, что известно, было почерпнуто из римских произведений с неизбежными личными комментариями авторов и литературной обработкой. К таким источникам относятся письма и поэмы Сидония Аполлинария (430–488 гг.), зятя Авита. Естественно, они страдают всеми недостатками крайнего «национализма»: субъективизм в отборе и оценке героев, тенденция к панегирику, восторги и расточение похвал своим и проклятий врагам вместо объективного изложения фактов.
